Коллектив авторов - История политических и правовых учений

Чувственное право. Рассматривается в качестве созданного человеком исключительно в утилитарных целях: сохранение человеческой жизни, охрана собственности, счастье и благополучие общества в целом и господствующей элиты. В такой системе права не заложено ничего вечного и святого.

Переход к чувственному праву наметился в XVII в., а в 20—30-х гг. XX в. такие религиозные преступления, как обольщение, адюльтер, полигамия, кровосмешение, садомия, гомосексуализм, перестали считаться криминальными преступлениями. Подобные изменения произошли и в области гражданского и конституционного права. Практически во всех западных странах законы стали чувственными и остаются преимущественно таковыми по настоящее время. «Допустимо все, что выгодно» — главный нравственный признак нашего времени. И юридические, и этические нормы стали всего лишь румянами и пудрой для того, чтобы сделать макияж неприглядному телу экономических интересов Маркса, резидий Парето, либидо Фрейда и т. д. Наше общество помешано на деньгах. Удачливые стяжатели составляют нашу аристократию. Мир представляет собой общество бесконечно соревнующихся сторон без морального судьи, который мог бы разрешить эти споры. В результате — моральный хаос и анархия.

Идеалистическое право. По мнению Сорокина, оно занимает промежуточное положение между чувственным и идеациональным законами.

Есть основание полагать, что так называемые общечеловеческие ценности на самом деле — результат гниения западного общества, который США и их союзники пытаются разносить по всему миру с помощью своего «образа жизни», масс-культуры, политических, правовых, экономических и других институтов. Будем надеяться, что другие цивилизации и культуры сумеют сдержать этот агрессивный натиск.

Отдельные мысли Сорокина можно адресовать так называемой американской партии в России. «Мои иллюзии относительно западных правительств развеялись. Вместо помощи России, когда она нуждалась в этом, они старались ослабить ее, ввергнуть в гражданскую войну, расчленить ее, оттогнув поелику возможно и захватить ее территории. Они нарушили свои обязательства и после Второй мировой войны, начав все виды “холодной" и “горячей” войн против нее... Они все еще пытаются уничтожить не только русскую империю и советское правительство, но и сломать хребет самой русской нации».

Сегодня его уже нет среди живущих, но есть его идеи, которые, как известно, убить нельзя. Чувствуя близкую кончину, он как бы подвел итог своей жизни: «Что бы ни случилось в будущем, я знаю теперь три вещи, которые сохраню в голове и сердце навсегда. Жизнь, даже самая тяжелая, — это лучшее сокровище в мире. Следование долгу — другое сокровище, делающее жизнь счастливой и дающее душе силы не изменять своим идеалам. Третья вещь, которую я познал, заключается в том, что жестокость, ненависть и несправедливость не могут и не сумеют создать ничего вечного ни в интеллектуальном, ни в нравственном, ни в материальном отношении» («Долгий путь»).

Ф. Фукуяма применительно к современности провозгласил «конец истории» [155]. А связал он его с окончательной победой либерализма над остатками абсолютизма, большевизма и фашизма и, наконец, над новейшим марксизмом. XX век возвратился под конец к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще недавно «концу идеологии» или конвергенции капитализма и социализма, «а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма». С точки зрения Фукуямы, это «не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления». Правда, он делает оговорку, полагая, что либерализм победил пока только в сфере идей, сознания, а до победы в реальном, материальном мире еще далеко. Однако и того достаточно, чтобы доверчивый читатель сделал некие наивные выводы: кончилось время борьбы идей, кончились поиски идеальных (наилучших) форм правления, перестали быть актуальными вековые споры, и гамлетовские сомнения в сфере политики больше не будут одолевать университетскую профессуру (студентов тем паче).

«Конец истории, — пишет Фукуяма, — печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, — вместо всего этого — экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Я ощущаю в самом себе и замечаю в окружающих ностальгию по тому времени, когда история существовала. Какое-то время эта ностальгия все еще будет питать соперничество и конфликт. Признавая неизбежность постисторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 г., с ее североатлантической и азиатской ветвями. Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?» [156]

Фукуяма отвергает марксистское понимание истории и готов, как видим, признать в качестве движущей силы всего и вся — идей и материального мира — скуку. У него впереди многовековой застой скучной музейной жизни. Жизнь опровергает такие выводы. Увы, скучно не покажется в условиях климатических изменений, в условиях ограниченности ресурсов и перехода к новым технологиям, в условиях расширяющихся процессов глобализации и т. д. И надо ли сомневаться, что появятся новые учения, новые политические программы, более совершенные формы правления и политические режимы, отвечающие новым реалиям?! В старых, если согласиться с выводами Римского клуба, уже «начался застой с утратой способности к руководству и нововведениям».

Основатель Римского клуба итальянский общественный деятель А. Печчеи [157]пришел к выводу, что «за какие-нибудь несколько десятилетий завершился продолжавшийся много тысяч лет период медленного развития человечества и наступила новая динамичная эра», связанная с изменившимся положением самого человека на земле. Появился новый мощный фактор, который необходимо принимать во внимание, размышляя о судьбах человечества. Этот фактор — «огромное и все возрастающее материальное могущество самого человека». И в то же время — отсутствие в нем чувства ответственности, созвучного его новому статусу в мире. По Печчеи, «в мире никогда еще не царил такой беспорядок, и никогда прежде не было такого количества различных опасностей для мира». «Устаревшие концепции и институты служат питательной средой для непрекращающегося соперничества между великими и даже малыми державами, а оно, в свою очередь, способствует поддержанию и выживанию сложившейся системы; в результате повсюду — как в отношениях между отдельными странами, так и внутри них — господствуют или нарастают политическая, социальная, расовая и даже религиозная нетерпимость, угнетение и раздоры». Необходимое социальное изобретение еще ждет своих изобретателей. «Новый Гуманизм должен носить революционный характер. Он должен быть творческим и убедительным, чтобы радикально обновить, если не полностью заменить кажущиеся ныне незыблемыми принципы и нормы, способствовать зарождению новых, соответствующих требованиям нашего времени ценностей и мотиваций — духовных, философских, этических, социальных, эстетических и художественных».