Жан-Поль Ру - История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней

До этого было далеко. На трон претендовали его дядья. И, конечно, раздором из-за наследования престола заинтересовались русские и англичане. Поскольку они взаимно подозревали друг друга в готовности к интервенции и знали, что она могла бы вызвать конфликт между ними, они предпочли вступить в переговоры о нейтралитете. Те и другие обязались по договору не вмешиваться во внутренние дела Ирана, уважать его независимость и требовать этого уважения от других. Это соглашение 1834 г. надолго определило их политику в этом регионе и сделало старинную империю буферным государством.

Наконец в 1837 г. Мухаммад-шах сумел взойти на престол и немедленно ещё раз двинулся на Герат. Но ситуация уже полностью изменилась. Англия уже не собиралась позволять кому бы то ни было вторгаться в Афганистан, из которого сделала охраняемое охотничье угодье; она дала об этом знать Тегерану и, поскольку город оборонял в числе прочих и один англичанин (Поттинджер, простой лейтенант: этим всё сказано!), сочла, что иранцы напали на неё саму. В Персидский залив вошёл британский флот и высадил роту индийских сипаев, что вызвало серьёзные волнения в Фарсе. Шах был вынужден пойти на попятный. Однако персы не отказались от мысли вернуть Герат. Мухаммад-шах ещё раз подступал к нему в 1845 г., а Насир ад-дин-шах (1847-1896) в 1852 и 1856 гг.: первые два раза персы приходили на призыв о помощи со стороны города, которому угрожали афганцы, а в 1856 г. — по наущению России. В тот год возникновение всеобщего пожара казалось неизбежным. 1 ноября правительство Индии объявило Ирану войну и высадило войска в Бушире. Русские приготовились к интервенции. своё посредничество предложил Наполеон III. Русские не шевельнули пальцем. Англичане в основном вывели вооружённые силы из Персидского залива. Насир ад-дин отказался от всяких притязаний на Герат. Наконец, в 1863 г. последний попал в руки афганцев и вошёл в состав царства, к которому не имел никакого отношения.

Вполне очевидно, что Насир ад-дин был слишком слаб и имел слишком плохо вооружённую армию, чтобы вести войну с великими державами. Он мог только пассивно наблюдать, как британцы обосновались в Бахрейне, усиливали контроль над Персидским заливом с 1870 по 1888 г., как русские завоевали Бухарское ханство в 1868 г. и Хивинское в 1873 г., и по договору, подписанному в 1882 г., согласился на спрямление своих северо-восточных границ, окончательно отказываясь от любых претензий на Мерв и его провинцию. Он понял, что Европа может всё и что она — это всё, что Иран не может ничего и он — это ничто и что для выживания последний нуждается в вестернизации. Так не состоял ли его долг в том, чтобы познакомиться с теми, кто диктует закон, и в том, чтобы попытаться их понять? Если только им не двигало чистое любопытство! В 1873 г. он отправился в Европу; он возвращался туда в 1878 г., в 1879 г. и тем самым ввёл моду на присутствие шахов на Всемирных выставках, которой его преемники будут следовать даже слишком усердно. Он был вынужден констатировать плачевное состояние своей страны, которому Абдул-Баха, сын основателя бахаизма, дал суровое, но объективное описание, даром что оно вышло из-под пера жертвы режима: «Бахаулла явился в то время, когда Персидская империя была погружена в пучины мракобесия и невежества и обуреваема всеослепляющим фанатизмом. [...] Персия пала так низко, что все иностранные путешественники выказывали сожаление о том, что страна, прежде столь славная и высокоцивилизованная, оказалась в таком упадке, разрушении и хаосе и что её население утеряло былое достоинство» («Ответы на некоторые вопросы», IX).

Мы видели, что иранская торговля издавна, со времён Васко да Гамы и Албукерке, в большей или меньшей степени зависела от европейцев. Их господство укрепилось в 1801 г., когда англичане получили право вести свободную торговлю на иранском побережье, а во второй половине XIX в. стало почти тотальным. Тогда англичане покинули берега, проникли вглубь страны, приобретая всё новые концессии. В 1863 г. они провели здесь телеграф и получили монополию на связь. В 1872 г. один из их финансистов, барон Рейтер, добился подписания исключительного контракта, который передал бы под его власть всю иранскую экономику, если бы резко не отреагировали русские, если бы его поддержало собственное правительство и если бы он располагал необходимыми денежными средствами, чтобы оплатить этот проект. Тем не менее англичане контролировали экономику страны с помощью своих банков, которые были вездесущи и с 1859 г. имели здесь полную власть над финансами. Это было чересчур. У шахского правительства не было возможности реагировать на это, но вместо него это делало население. Оно роптало. Оно волновалось. Финансистов, предпринимателей, политиков это не беспокоило, потому что они не видели непосредственной угрозы своим интересам. Однако они не были неуязвимы. Это показал один инцидент в 1892 г. Когда персидское правительство предоставило англичанам табачную монополию, население дружно, в едином порыве, смелость которого по достоинству оценит курильщик, бросило курить. Расплатился за это шах: он аннулировал концессию, но был обязан выплатить британцам солидную компенсацию. Тем не менее воля народа вынудила одну из первых держав мира отступить.

Англия отступила, но незамедлительно продолжила движение вперёд и в 1909 г. получила для «Англо-Айрейниан ойл компани» концессию на нефть, сделавшую Иран первым производителем нефти в мире: в 1912 г. было добыто и продано 43 тыс. т, а в 1973 г. — 300 млн. т нефти. Сам Иран не извлекал из этого сверхвысокой прибыли, ведь отчисления-роялти, которые выплачивались ему, составляли меньше половины сумм, которые компания платила в британскую казну в качестве налогов со своего дохода.

Не то чтобы это полное господство иностранцев в экономике Ирана имело для него только негативные последствия: оно позволило ему развиться, приобрести современную инфраструктуру, выйти на мировой рынок, сформировать средний и высший руководящий персонал (прежде всего благодаря созданию школ и университетов). То есть оно помешало ему остаться недоразвитым, каким в ту же эпоху был Афганистан, но ценой этого стали глубокое унижение и тотальное порабощение. Зародились чувство смутной и стойкой ненависти ко всему иностранному, крайний национализм, склонность к разного рода экстремизму и фанатизму, опасный комплекс неполноценности.

В этих-то крайне сложных условиях и возникло мощное и выдающееся религиозное и интеллектуальное движение, появление которого при такой культурной деградации, несомненно, никто бы не счёл возможным, — бабизм. В 1844 г. человек, родившийся в Ширазе в 1819 г. и, значит, ещё очень молодой, двадцати пяти лет, совершивший несколько паломничеств и, по преданию, не особенно образованный, но обучавшийся в Кербеле в одной еретической шиитской секте, начал проповедовать не просто религиозную реформу, а новую религию. Его звали Саид Али Мухаммад, но больше он известен под титулом, который принял: Баб, «Врата», приведшие его к познанию божественной реальности. Рождённый мусульманином, он очень скоро отдалился от ислама, изучил иудаизм, христианство, может быть, также восточные религии и греческую философию и признал за каждой религией, за каждым течением мысли свою долю истины, придя к убеждению, что все они были угодны Богу, отразили последовательные этапы Откровения и могут привести к Нему, если только очистить их от шлака, следовать их духу, а не букве. Поэтому он и проповедовал не столько религиозный синкретизм, сколько терпимость, открытость по отношению к другим и к миру, братство всех людей, учтивость в социальных отношениях, признание равного достоинства за всеми, в том числе за мужчинами и женщинами. Как говорил один из его преемников, «Баб потряс основы религии и морали, подверг изменению традиции, устои и обычаи Персии, установил новые правила, новые законы, новую религию» («Ответы...», VIII). Обращаясь прежде всего к мусульманам, он порицал мулл, обвиняя их в злоупотреблениях властью и развращённости, осуждал исламские институты, ритуалы, положения за­конов, требовал отказа от чадры, от полигамии, поскольку стремился к очищенной и чисто духовной религии. Его учение невероятно быстро получило огромный успех и обрушилось на Иран подобно штормовой волне. Может быть, он зря добился от шаха, который проявил к нему интерес, чтобы тот в 1847 г. принял одного из восемнадцати его апостолов, потому что, сделав это, скомпрометировал власть, официальную покровительницу ислама, и создал впечатление, что хочет привлечь её на свою сторону. Из-за этого или просто-напросто потому, что движение приобрело слишком большой размах и ислам почувствовал угрозу для себя, муллы бросили против него все силы, вступив в непримиримую конфронтацию, а за ними последовали и власти. На бабидов начались гонения. Словесные схватки сменились вооружёнными. Когда в 1847 г. на трон вступил Насир ад-дин, напряжение достигло такого накала, что можно было опасаться гражданской войны. Бабидов стали бросать в тюрьмы. Их убивали (побоище в Шейх-Табарси в 1849 г.). В Зенджане, населённом пункте близ Казвина, произошли уличные бои. В конечном счёте Баб был схвачен, приговорён к смерти и расстрелян в Тебризе 9 июля 1850 г. Его преемник Мирза Яхья Нури, которому претило любое насилие, удалился в Багдад, где османы под давлением шаха арестовали его и интернировали на Кипр.