Жан-Поль Ру - История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней

С чего начать? Плотность населения всё-таки была высокой, а городские центры — многочисленными. По данным китайцев, Самаркандское царство насчитывало сорок больших городов и триста малых крепостей, Бухарское — сорок крепостей и тысячу сторожевых постов, Турфанское — двадцать один город. Во всей Кушанской империи можно было насчитать двадцать пять центров городского типа. По данным арабов, в Фергане и Ташкентской провинции было пятьсот городов, обнесённых стенами. Все были густо населены и насчитывали в среднем по 50 тыс. жителей — такая цифра указана, например, для Карашара. Монашеские общины часто были значительными, как отмечает Сюаньцзан, китайский паломник, странствовавший по Согдиане в 603 и 643 гг.; обречённые на целибат, они по меньшей мере с VI в. влияли на демографический рост.

Хотя постройки были в основном глинобитными и поэтому крайне непрочными, в некоторых городах найдены ценные остатки строений, другие же оказались безнадёжно утраченными, как Бактры, которые хоть и были когда-то очень знамениты, но культурный слой там был уничтожен высокими подземными водами, или как Мерв, который ещё только начали раскапывать. В древней Бухаре, Варахше, были широкие мощёные улицы, базар идолов, работавший ещё в IX в., и, возможно, крупнейший маздеистский центр жертвоприношений — ныне исчезнувшая могила Сиявуша. Здесь отпевали покойников, что называли «плачем магов». Старый Самарканд, Афрасиаб, несколько удалённый от современного города, был выстроен вокруг древнего святилища, присвоенного и высоко чтимого мусульманами, для которых оно стало гробницей сподвижника Пророка — Кусама ибн Аббаса, павшего во время осады города. Здесь найдены прекрасные фрески.

Мёртвые города в целом намного более интересны. С. П. Толстов и его группа открыли более трёхсот археологических памятников в одном только Хорезме, к югу от Аральского моря. Широкую известность приобрёл лишь один — Топрак-кала. Это роскошная царская резиденция длиной 583 м и шириной 420 м, где самое примечательное сооружение — как и полагается, дворец. Возведённый в III в., он дал великолепный археологический материал, в котором С. П. Толстов не обнаружил ничего, что бы могло быть иранским или греческим. Дворец был обильно украшен резным и раскрашенным штуком, а также фресками, то есть удивительной галереей дам и вельмож, изображения которых помещались в нишах. Здесь представлено превосходное анималистическое искусство, имеющее поразительную особенность: живописные изображения животных меньше натуральной величины, а скульптурные — больше.

В Западном Туркестане немало других археологических памятников: Тахти-Сангин, «Каменная терраса», птолемеевская Оксиана на Оксе, — город-святилище, ориентированный по оси храма, который, возможно, был посвящён богу Оксу, единственный кушанский памятник, где не найти и следа буддизма; Термез, который тоже стоит на Оксе, со своими гротами и ступами, с росписями в Балалык-тепе и в Кампыр-тепе — памятниках, расположенных ниже по течению; Дальверзин-тепе, раскапываемый с 1960 г., с жилыми домами и храмами, где стойки и стены сделаны из кирпича или дерева, где сохранились базы колонн, коринфские капители, росписи, статуи, разные предметы, в том числе шахматные фигуры, одни из самых древних, какие нам известны; Аджина-тепе в Таджикистане с лежащим Буддой длиной 12 м (VII в.). Однако два самых впечатляющих памятника — это, конечно, Ай-Ханум, большой город в Западной Бактрии, который мы уже посещали одновременно с Нисой, соседкой Мерва, и Пенджикент (IV—VIII вв.), обширный жилой, культовый и погребальный комплекс с двумя храмами и царским дворцом, занимающий около 13,5 га, где, вероятно, обитало 10 тыс. жителей мужского пола. Стены его примыкавших друг к другу домов высотой в два-три этажа, порой построенных из камня — что редкость в этой стране, — были почти целиком покрыты деревянной резьбой и росписью.

Небольшие оазисы вдоль обеих дорог через Таримский бассейн, северной и южной, как и в Лобнорской впадине, содержат мало архитектурных памятников, но в них нашлось множество выдающихся произведений прикладного искусства, принадлежащих, правда, по большей части к периоду, который нас здесь не интересует, — к периоду владычества тюрков-уйгуров, но есть и изделия тех времён, когда эти земли были иранскими.

В Миране, где территория размерами 320 на 380 м, на которой находилось несколько глинобитных строений, была окружена земляным валом, обнаружен целый ряд рукописей III в., авторами которых были китайские оккупанты, — административных текстов и личных писем колонистов. Здесь усердно исповедовали буддизм. Найдены остатки ступ, резьба по дереву с изображениями Будды и странных божеств с трезубцем, большой храм с колоннами, имеющими деревянные персеполитанские капители, два круглых строения, окружённые ступами, которые покрыты древнейшими росписями, какие только известны в Тариме.

Искусство Хотана за немногими исключениями — обнажённая фигура, похожая на изображения в Аджанте, бородатый бодхисатва, святилища, ассоциирующиеся с искусством Гуптов, которые выдают индийское влияние, — остаётся иранским, несомненно потому, что город был сильно проникнут маздеизмом. В Куче за высокой наружной стеной длиной 2300 м и высотой 15-20 м находились святилища и мавзолеи. Что касается Турфана, обширного оазиса с многочисленными памятниками, он представляет собой зрелище, разнообразное до бесконечности: большие кладбища, как в Астане, святилища под открытым небом, пещеры — например, Безеклика или гор в долине Муртука.

Восточный иранский мир пережил, как мы видели, вторжения великих иранских империй — кушан и эфталитов, в нём зародились саки и парфяне. Были и другие иноземные нашествия, о которых мы ещё не говорили ничего, — хунну, тугю, уйгуров и прежде всего китайцев.

Определить, в какой степени степные империи повлияли на этот мир, очень трудно. Несомненно было «чудом», говорит Рене Груссе, что «этот последний арийский цветок [...] распустился там, куда любая орда могла дойти за несколько конных переходов». Но это чудо объяснимо, поскольку орды ничего бы не выиграли от уничтожения этих маленьких поселений, с которыми они торговали, на землях, где они всё равно не могли бы поселиться. Факт, что эфталиты, хунну или тюрки не нанесли оазисам вреда, как намного позже не нанесут и монголы, которых эти оазисы сразу поддержат.

Совсем иначе дело обстояло с китайским вторжением.

В том самом году, когда Чжан Цянь вернулся из своего долгого и опасного путешествия в страны Запада, когда, как считается, он открыл «Великий шёлковый путь», в 126 г. до н. э., китайцы захватили Ганьсу и оказались в непосредственной близости от Тарима, который в дальнейшем не замедлили занять. Совершая эту масштабную колониальную операцию так далеко от своей страны, они, видимо, преследовали три цели: получить доступ к прекрасным и крупным коням Ферганы, взять под контроль международную торговлю и ослабить хунну, извлекавших выгоду из контактов с Таримом. Полководец Бань Чао так и заявил: «Захватить тридцать шесть царств [Тарима] значит отсечь хунну правую руку». Эта операция два века была для них важным зарубежным предприятием и ещё несколько раз станет таковым в дальнейшем. Её с огромным упорством проводили военные, которым принадлежит вся заслуга и которые выдвинули из своей среды нескольких крупнейших военачальников во всей истории Китая, и первым из них следует назвать полководца конца I в. н. э. Бань Чао, тогда как интеллектуалы часто выступали против экспансии под тем предлогом, что она поглощает много денег и людей. Конечно, она стоила дорого, хотя, возможно, дешевле, чем утверждали в верхах, но она приносила и выгоду, как не преминули отметить воины. Бань Чао объясняет: «В Яркенде, в Кашгаре земли плодородны и обширны. Солдаты, которых там расквартировывают, не будут стоить империи ничего». И потом, волонтеров набирали и на местах, как будут делать колониальные державы в новое время. Китайцы пользовались самым незначительным восстанием как предлогом, чтобы захватывать имущество повстанцев, чтобы продавать их в рабство. В 94 г. н. э., после восстания в Карашаре, было захвачено 300 тыс. голов скота и 15 тыс. человек сделаны рабами.