Ха Чанг - Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма

Рабство было не таким уж принципиальным вопросом американской политики перед Гражданской войной, хотя сегодня так считает большинство. Аболиционисты обладали сильным влиянием в некоторых северных штатах, особенно в Массачусетсе, но господствовавшие взгляды на Севере не были аболиционистскими в целом. Многие из противников рабства все равно считали черных расово неполноценными, а потому возражали и против предоставления им полных гражданских прав, в том числе права голоса. Они считали предложение радикалов о немедленной отмене рабства крайне нереалистичным. Сам будущий Великий освободитель разделял эти взгляды. В ответ на газетный материал, в котором содержался призыв к немедленному освобождению рабов, Линкольн писал: «Если бы я мог спасти Союз, не освобождая рабов, я бы пошел на это; и если бы я мог спасти Союз, освободив всех рабов, я бы пошел на это; и если бы я мог спасти Союз, освободив некоторых рабов, а других — нет, я бы пошел и на это тоже» {71} . Специалисты по данной эпохе сходятся во мнении, что отмена рабства в 1862 году была скорее стратегическим ходом с целью выиграть войну, чем актом внутреннего убеждения. Противоречия, каса­ющиеся торговой политики, сыграли не меньшую, а возможно, и б о льшую, чем рабство, роль в качестве предпосылок к войне.

Во время избирательной кампании 1860 года республиканцы некоторых протекционистских штатов клеймили демократов «Южной британской антитарифной разъединяющей партией» [курсив автора. — Ха Джун ], разыгрывая карту « Американской системы» Клэя, в которой подчеркивалось, что свободная торговля служит интересам Британии, а не Америки {72} . Тем не менее Линкольн во время избирательной кампании старался замалчивать вопрос о тарифах, и не только чтобы избежать нападок демократов, но и чтобы сохранить хрупкое единство в своей новообразованной партии, в состав которой входили и некоторые сторонники свободного рынка (в основном из числа бывших демократов, выступивших против рабства).

Однако сразу после победы на выборах Линкольн поднял тарифы на промышленную продукцию до рекордной отметки за всю американскую историю {73} . Расходы на Гражданскую войну стали предлогом для этого: здесь можно вспомнить, что первое существенное повышение американских тарифов случилось во время англо-американской войны (1812–1816). Однако после войны тарифы остались на том же уровне или даже повысились. Ставка тарифа на промышленную продукцию оставалась в 40–50% до начала Первой мировой войны и была наивысшей в мире {74} .

В 1913 году после победы демократов на выборах был принят тарифный закон Андервуда, снизивший среднюю ставку тарифа на промышленную продукцию с 44 до 25% {75} . Однако вскоре ее снова повысили из-за участия США в Первой мировой войне. После возвращения к власти республиканцев в 1921 году тарифы опять пошли вверх, хотя так и не вернулись к ставкам 1861–1913 годов. К 1925 году средний тариф на промышленную продукцию поднялся до отметки 37%. После Великой депрессии был введен тариф Смута — Хоули (Smooth — Hawley tariff) 1930 года, который поднял ставку еще выше.

Как и повсеместно разрекламированная проницательность движения против «кукурузных законов», ошибочность тарифа Смута — Хоули стала важнейшей небылицей в мифологии свободной торговли. Джагдиш Бхагавати назвал ее «наиболее очевидным и существенным актом анти­торгового недомыслия» {76} . Однако такая оценка вводит в заблуждение. Допустим, тариф Смута — Хоули спровоцировал международную тарифную войну, причиной чему был неудачно выбранный момент и новый статус США как страны, ставшей крупнейшим в мире кредитором Первой мировой войны. Но он никоим образом не является радикальным отклонением от традиционной американской позиции в торговой политике, как утверждают теоретики свободной торговли. После принятия закона средний тариф на промышленную продукцию вырос до 48%. Повышение с 37 (1925) до 48% (1930), конечно, довольно существенное, но и тектоническим сдвигом его не назовешь. Более того, цифра 48%, установленная этим законом, вполне укладывается в диапазон ставок, которые преобладали в США со времен Гражданской войны (находится в верхней части этого спектра).

Хотя США были самой протекционистской страной в мире в течение всего XIX века и вплоть до 1920-х годов, вместе с тем они являлись самой быстрорастущей экономикой. Выдающийся швейцарский историк экономики Пол Байрох указывает, что нет никаких доказательств, что единственный в истории США период значительного снижения протекционистских мер (1846–1861) оказал сколь-нибудь заметное положительное влияние на темпы экономического роста {77} . Некоторые теоретики свободной торговли утверждают, что экономика США в этот период росла, несмотря на протекционизм, потому что в стране имелось много других благоприятных условий, в частности обильные природные ресурсы, большой внутренний рынок и высокий процент грамотности населения {78} . Силу этого контраргумента, однако, подрывает тот факт, что, как мы увидим впоследствии, многие другие страны, где всех этих условий не было, тоже быстро росли за защитными барьерами. В качестве примера можно привести Германию, Швецию, Францию, Финляндию, Австрию, Японию, Тайвань и Корею.

Только после Второй мировой войны США, уже обладая явным промышленным превосходством, либерализовали свою торговлю и стали защитниками дела свободной торговли. При этом надо отметить, что Штаты никогда не занимались свободной торговлей в тех же масштабах, что и Британия в 1860–1932 годы. У них никогда не было режима нулевого тарифа, они при первой необходимости гораздо агрессивнее применяли нетарифные протекционистские меры {79} . Кроме того, даже когда страна перешла на более свободную (но не абсолютно) торговлю, американское правительство помогало ключевым отраслям промышленности иными средствами, например государственным финансированием научных разработок.

С начала 1950-х до середины 1990-х годов расходы федерального правительства составляли 50–70% всех расходов на научные разработки в стране, что намного больше 20%-го показателя в таких известных «государственным регулированием» странах, как Япония и Корея. Без финансирования федеральным правительством научных разработок США не смогли бы удержать глобальное технологическое лидерство в таких ключевых сферах, как компьютеры, полупроводники, естественные науки, интернет и аэрокосмическое приборостроение.

Допустим, что протекционизм вреден для экономики. Как тогда получилось, что две самые успешные в истории экономики оказались настолько протекционистскими? Один из возможных ответов состоит в том, что хотя США и Великобритания и занимались протекционизмом, их экономические успехи объясняются тем, что другие страны были еще более протекционистскими. И действительно, вроде бы в других богатых странах, известных своими протекционистскими наклонностями, таких как Франция, Германия и Япония, существовали еще более высокие тарифные барьеры, чем в США и Великобритании.