Иван Трофимов - Поиски и находки в московских архивах

Знавши Илиаду по отрывкам, помещенным в разные времена в разных журналах, можно было надеяться, что г. Гнедич разовьет перед нами величественный мир Гомеров с искусством знатока художника. Общее ожидание оправдалось вожделенным успехом. Илиада перед нами! Остается теперь, чтобы литераторы наши обратили на нее внимание, достойное столь важного подвига: время приступить к суждениям и решить некоторые спорные пункты о существенном деле в нашей литературе, где доныне раздаются звуки лишь от ребяческих побрякушек... Г. Гнедич в любопытном предисловии своем к Илиаде, поучительно беседуя с читателем, услаждая душу его красноречивым изложением мыслей своих и мнений, достигших полной зрелости от размышлений долговременных, как бы вызывает на состязание людей сведущих: не просит о снисхождении, а требует просвященного суда, который, как думает г. перелагатель, окажется не одному ему полезным: ибо «суждение есть жизнь словесности».

Г. Гнедич наполнен духом своего автора; любит его как наставника и товарища, с которым провел счастливо долгие годы; коротко знает героев его, знает и какими представили их Поп, Чезаротти, Фосс, и по справедливости негодует на тех, которые проповедовали нам оскорбительную нелепость, якобы переводя Гомера, надобно подлинник приноравливать к стране и веку, в котором пишут. По сим причинам г. Гнедич, отбросив язык гостиных, передает нам Гомера в такой речи, которая наиболее приближается к тону его поэмы: не пренебрегает народными словами, когда ими изображаются самые простые действия; пользуется даже областными выражениями, когда видит возможность или удобный случай напомнить ими, что и подлинник Илиады является нам в испещренном виде разных наречий. Впрочем, главнейшими причинами переводить так, а не иначе, были для г-на Гнедича священнейшие обязанности: верность, строжайшая точность, — благороднейшее, оправданное долговременным терпением желание представить соотечественникам своим древнего автора именно похожим на самого себя в малейших чертах и во всех подробностях. На сей конец избран им и Русский Екзаметр, во многом сходный с греческим. Жалеем, что почтенный переводчик не принял другой орфографии для своей Илиады: Гнедич не затруднился бы угадывать, где ставить фиту вместо Ф, или V вместо И. Пример Тредиаковского для него ни мало не опасен. Пускай себе скороспелые умники наши и романтические гении, следуя примеру Лисицы, брезгуют виноградными кистями ради мнимой незрелости: они могут говорить, что угодно, и писать, как угодно.

Илиада принесла бы словесности нашей сугубую пользу, утверждая такую орфографию, посредством коей читатель русский, подобно французу и немцу, мог бы отличить слова греческие. Мы же имеем к тому все средства».

В Центральном государственном архиве литературы и искусства СССР мое внимание привлекла небольшого формата ветхая от времени, подлежащая срочной реставрации тетрадь со списками стихотворений А. Пушкина, К. Рылеева, Д. Давыдова и других поэтов [135] ЦГАЛИ, ф. 1346 (собрание стихотворений), оп. 1, ед. 557, л. 76, 76 об. . Ее можно датировать 1810—1826 годами (бумага относится к началу XIX века).

Владелец поистине редкой тетради — явно атеист, человек, оппозиционно настроенный. Ведь недаром же он включил в сборник самые злые стихи о попах, готовых проглотить все богатство Креза.

В этой тетради мы находим списки стихотворений И. М. Долгорукова («Авось», «Везет», «Телегину» и др.), эпиграмм А. Нахимова, тексты А. А. Дельвига, К. Ф. Рылеева («Тебе, владетель Воротынца.,.»), Д. В. Давыдова и А. С. Пушкина. Подборку текстов двух последних поэтов предваряет лист бумаги с заглавием «Стихотворения А. С. Пушкина и Д. В. Давыдова». На обороте этого листа вписано оглавление всех приведенных текстов без указания имен авторов. В этом перечне первым указано знаменитое стихотворение Пушкина «Деревня», полностью еще не появившееся тогда в печати (два листа со списками этого текста вырваны).

Далее следуют восходящие к беловым и черновым рукописям Пушкина (некоторые из них до нас не дошли) списки его ранних стихотворений «К Щербинину» («Житье тому, любезный друг...»), «Платонизм, или Несовершенное наслаждение» («Я знаю, Лидинька, мой друг...»), «Экспромт» («Блажен, кто в отдаленной сени, вдали тиранов и невежд...»), «Желаю быть твоим покровом иль юбкою, Семенова, твоей...», «К Орлову» («О ты, который сочетал...»), «Экспромт» («Я люблю вечерний пир...»), «К усам» («Глаза скосив на ус кудрявый...»), «Каверину» («Забудь, любезный мой Каверин...»). Как известно, все эти тексты вошли позднее в Полное собрание сочинений А. С. Пушкина.

Неизвестный нам владелец тетради был, очевидно, человеком, очень близким к самому Пушкину либо к его родственникам и друзьям. Он имел доступ к ранним автографам или к наиболее достоверным спискам стихотворений Пушкина, относящихся к 1815—1819 годам. В уникальную тетрадь вошли стихи Пушкина этого периода, не появившиеся в печати при его жизни: «Платонизм...», «К Щербинину», «Нимфодоре Семеновой», «Деревня» (без ведома автора часть этого стихотворения была напечатана в 1826 году, а весь его текст опубликован после смерти поэта).

Кроме того, в обнаруженной тетради есть сохранившиеся в автографе Пушкина стихи: «Блажен, кто в отдаленной сени, вдали тиранов и невежд...». Это стихотворение в измененном виде Пушкин напечатал в сборнике своих произведений, изданных в 1826 году [136] Пушкин А. С. Стихотворения. СПб., 1826. . Строку «Среди тиранов и невежд» Пушкин из-за цензурных соображений заменил словами: «Вдали взыскательных невежд». Найденный текст имеет отличие от автографа и печатного варианта. Он выглядит так:

В тетради мы находим и ранее неизвестный, но менее удачный вариант стихотворения Пушкина «Нимфодоре Семеновой».

Среди всех анонимных и псевдонимных текстов выделяется по содержанию и глубокому искреннему чувству стихотворение «К Сабурову», подписанное криптонимом: А. П-н (т. е. А. С. Пушкин? — И.Т.). Приведем его текст.