Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Медицинская экспертиза документально подтвердила изуверства фашистских палачей. Часть трупов была найдена в полусогнутом состоянии — признак предсмертной борьбы. У многих детей и стариков полость рта оказалась забита песком, что свидетельствовало о погребении людей заживо. В могиле найдены камни весом от 4 до 10 пудов и под ними груды детей, женщин и стариков с раздавленными черепами и костями. Предсмертный ужас застыл на лицах замученных.

Перепечатала с подлинника газеты «Сын Родины» за № 271 от 16.XI.1943 бывшая партизанка Красновская, жительница г. Пушкино Моск. обл., Добролюбовская, дом 18, тел. 33-38

Записал И. Цынман

2 апреля 1996 года в Руднянском музее я встретился с Женчевской Валентиной Николаевной (По мужу Толкачевой). Вот что она рассказала:

«Родилась я в Рудне в 1926 году. В 1941 году мне было 15 лет. До войны в Рудне жило очень много евреев. Считаю, что они составляли до 80 процентов населения.

Особенно много евреев жило на Пролетарской, Красноармейской, Микулинской, Вокзальной, Революционной и других улицах. Самая большая синагога была на Любавичской улице, где сейчас ресторан, другую синагогу помню на Революционной улице. Евреи работали мало, больше торговали, но были среди них ремесленники: сапожники, портные. Были у них кожевенный и крахмало-паточный заводы, заготавливали различное сырье. Конторой и складом «Заготживсырье» ведал Финкильштейн Исаак Львович.

В Рудне было три школы: русская, белорусская и еврейская. Евреев заставляли учиться в еврейских школах, но еврейские дети старались попадать в русскую школу. В 1937 году все школы стали русскими.

Первая бомба упала на дом Черномордика в центре Рудни. Погибла вся его многодетная семья. Потом на железнодорожных путях у молочного комбината разбили эшелоны беженцев из Прибалтики и Белоруссии. На русском кладбище в Рудне им поставлен памятник.

Немцы вошли в Рудню в начале июля 1941 года. В первые же дни немцы организовали полицию и начались повальные обыски с изъятием. Первый расстрел был на Краснодворском кладбище. Там расстреляли мужа (Шурупич) партизанки Гусевой. Он был директором руднянского педучилища.

21 октября 1941 года мы, молодежь, ремонтировали дорогу. Нас не охраняли. С 12 до 14 часов у нас был обед. Когда мы шли обедать, нас обогнали эсэсовцы. Они спросили нас, где здесь лагерь жидов. Мы показали. Наш дом попал в гетто, а нас выселили в дом евреев Шевелевых. Когда я пришла обедать, застала у нас дома еврейку, одноногую Соню Драбкину. Она работала в райзо. Мы покормили ее. Увидев эсэсовцев, мы поняли, что они будут расстреливать евреев, и спрятали Драбкину в сарае, забросав ее сеном. В это время мимо нашего дома уже гнали первые колонны евреев. Их было 1017 человек. И до этого дня под разными предлогами расстреливали по 20–40 человек. По поручению немцев это делали полицаи.

В тот день часть молодежи ушла из гетто работать на нефтебазу. Они не попали под этот расстрел, но погибли позже.

Евреям гетто сказали, что их перегоняют на другое место, и они брали с собой узлы, подушки. Еще надеялись выжить. Когда их повернули в сторону деревни Капустино, евреи начали бросать вещи, узлы. Немцы и полицаи их за это били. Потом всех евреев разбили на мелкие группы. У Капустино был тупик — противотанковый ров с водой. Евреи поняли, что там их расстреляют. Мы, ребята, нам никто не мешал, все видели.

Тех, у кого была хорошая одежда, заставили раздеться до нижнего белья. Эсэсовцы подводили по три-пять человек ко рву и расстреливали их. Трупы кидали в воду…

Расстреливали долго, никого не пощадили. После расстрела винтовки поставили в стойки, а полицаев, человек 10–11, построили в шеренгу. Главный немец, эсэсовец, вызвал из строя начальника полиции Коротченкова, ударил его в лицо и застрелил в упор из пистолета. Полицаев заставили распластать его труп на телах расстрелянных евреев. Полицаи побелели от испуга, думая, что и их сейчас расстреляют. Но их просто заставили присыпать ров. Как оказалось, Коротченкова пристрелили за то, что он скрыл ценности, награбленные у евреев, и кто-то из полицаев выдал его. После обыска у Коротченкова все награбленное немцы отобрали, а семья Коротченкова исчезла.

Заместитель Коротченкова, Никонов Тит, присутствовавший при расстреле, после освобождения Рудни был расстрелян в Смоленске.

Вечером в гетто вернулась молодежь с нефтебазы. Соня Драбкина пошла к ним. Не помню, когда расстреляли всех остальных евреев.

Помню, в колонне шла и моя учительница по географии, Сима Соломоновна Черняк. Она несла на руках грудного ребенка, а ее дети, 10 и 12 лет, шли рядом.

Расстрелов было много, и мы к ним привыкли. На следующий день русских, в том числе и меня, погнали на место расстрела со своими лопатами, и мы засыпали эти рвы. Многие трупы были еще теплыми, все тряслось. Говорили, что кто-то уцелел и бежал.

Помню, мы работали на дороге, и полицаи с немцами откуда-то пригнали шесть машин с цыганами. Где их взяли, не знаю. В Рудне цыган было мало, и их вроде не трогали. А привезенных расстреляли в противотанковом рву. Кто их закапывал, я не знаю.

Людей расстреливали каждый день. Вместе с евреями убивали партизан, коммунистов, военнопленных, тех, кто не хотел служить в полиции. Расстреливали в разных местах: за молочным комбинатом, у плодопитомника, на Краснодворском кладбище и по всему району. Многие места расстрелов и захоронений безвозвратно утеряны.

Полицаи и немцы заставляли молодежь работать. Пришлось нам строить узкоколейку от Рудни до деревни.

Перед освобождением Рудни собрали со всего района молодежь 1925–1926 года рождения в лагерь на Ленинской улице. Нас охраняли полицаи. Немцев было очень мало, в охране их не было. Отправки молодежи в Германию начались с 19 августа 1943 года, а меня погрузили в товарный вагон 24 августа. Вагон был битком набит, люди по очереди стояли, лежали, лазили в окошко, чтобы посмотреть, где мы едем. Нас не кормили, но у нас были с собой сухари. Иногда на остановках в ведрах приносили воду. В полу вагона была дыра вместо туалета. В вагоне с нами был один немец.

Эшелон с людьми был длинный. В Витебске прицепляли дополнительные вагоны. Привезли нас в город Лида. Там нас погнали в баню, вещи обработали от вшей. Если у кого-то находили в голове вшей, стригли наголо. Потом уже в других вагонах отправили нас в город Фюрстенберг — 20 км. от Берлина. Там была биржа труда, где хозяева, как скот, отбирали себе ребят и девочек. Помню, из Рудни нас было четверо: Зина Тимощенкова (сейчас живет в Риге, вышла замуж за латыша), Оля Киселева (по мужу Меньшикова, живет в Минске), Зина Мойсейченкова (говорили, что живет в Сибири) и я.

У хозяина, куда я попала, было более 200 га земли. У него работало 72 человека. Работала я там в поле на сельскохозяйственных работах. Он выращивал брюкву, сахарную свеклу, картошку, лук, пырей, кольраби, капусту всех сортов и многое другое. И хотя нас всех сильно мучили, но учили работать. Теперь я все умею. Кормили нас сносно, но по воскресеньям был обед получше: давали гороховый суп. Хлеба получали немного, и только черный.