Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Утром мы продолжили путь и к вечеру увидели на дороге стрелку-указатель эвакогоспиталя. Прибыли мы вовремя. Медикам подали санлетучку и нас даже без осмотра посадили в машину и привезли на какую-то станцию и посадили в вагон. Утром 13 августа наш поезд разгружался в Москве.

Меня привезли в госпиталь, который размещался в здании академии им. Фрунзе. Когда мне сняли бинты с лица, я глянул в зеркало и охнул: черное распухшее лицо, рот до ушей, язык вываливается, ибо были выбиты зубы. Я говорю врачу: «Уж лучше бы меня убило, чем оставаться таким уродом». Врач-женщина рассмеялась и сказала, что мы тебе сделаем все возможное, чтобы ничего не было заметно. В операционной мне привели в порядок рану, наложили швы и вскоре отправили в офицерский госпиталь, размещавшийся в имении Абрамцево. Там я пробыл полтора месяца, рана стала заживать. Однажды группа выздоравливавших командиров, а среди них и я, без разрешения отправились в соседний совхоз, где было очень много девчат-москвичек, они убирали картофель и брюкву. Поздно вечером мы вернулись в госпиталь, где нас уже ждал приказ начальника госпиталя о досрочной выписке за нарушение госпитального режима. На следующий день мы были отправлены в резерв Западного фронта. У меня еще не совсем зажила рана, не были удалены корни выбитых зубов и осколки челюсти, но делать было нечего. Забыл написать, что в здании академии им. Фрунзе я в одной из очередных партий прибывших раненых увидел того старшего лейтенанта, который сменил меня под Кармановом. Он мне рассказал, что на следующий день после моего ранения и его ранило, пуля выбила ему два передних, зуба, задела язык и вышла в затылок. Когда он уже был в санчасти, немцы крупными силами пошли в контратаку и сбросили наш полк и кавалеристов в реку, ликвидировав плацдарм на западном берегу. Больше о судьбе нашего 1199-го сп 354-й сд мне ничего не известно.

Прибыв в резерв Западного фронта и переночевав одну ночь, я был вызван в штаб, где мне вручили предписание, по которому я назначался старшим команды и обязан был с группой командиров-лейтенантов в количестве 10 человек, выпускников Московского пехотного училища, направиться на станцию Шаховская Московской области и поступить в распоряжение командира 399-й стрелковой дивизии, находившейся там на формировании.

Вскоре меня представили, как старшего группы, молодым лейтенантам, и мы через Москву отбыли на ст. Шаховская. Все командиры моей группы были москвичами, и они очень просили меня дать им хотя бы одну ночь побыть дома, среди родных, попрощаться с ними. Я не имел права это делать, но все же решился. Условившись на следующий день всем собраться у входа в здание Белорусского вокзала. Один из лейтенантов по фамилии Фролов спросил, есть ли у меня родные в Москве. Я ответил, что нет, тогда он предложил мне поехать с ним. Я согласился. Жил он недалеко от Крымского моста на втором этаже деревянного дома. У него была одна мать, тетя Мотя.

С огромной радостью она встретила своего сыночка, а вместе с ним и меня. У нас был сухой паек на двое суток, поужинали, она рассказала, что ее старший сын служил на флоте и пропал без вести, воспитывала сыновей одна без отца, который давно умер.

В разговорах почти всю ночь провели без сна. Утром распрощались. Тетя Мотя, рыдая, не хотела отпускать сына, как будто чувствовала, что видит его в последний раз.

К 9.00, как и было условлено, все мои подопечные собрались, и мы поездом доехали до ст. Шаховская, где я в отделе кадров доложил о прибытии группы. Начальник отдела кадров дивизии, подполковник, тут же распределил лейтенантов по полкам, а мне, за неимением пока вакантной должности, приказал оставаться в резерве.

Переспал ночь в палатке медсанбата, на нарах вместе с девчатами. Утром у меня стала распухать правая щека. Ощутив невыносимую боль, я пошел к зубному врачу. Он сказал, что предполагает у меня воспаление верхней челюсти (ведь еще и рана не совсем зажила) и что он ничего мне сделать не может. Согласовав вопрос с начальником штаба дивизии, врач выписал мне направление в один из московских госпиталей, не указав именно в какой. Прибыв в Москву, я долго не мог найти госпиталь и вынужден был вновь остановиться у тети Моти, матери Фролова.

Распухшая щека так сильно болела, что я себе не находил места. Уже тетя Мотя мне помогла найти госпиталь на улице Госпитальной, 3, куда я приехал. Но там мне отказали в приеме, ибо я был с другого фронта. Тогда я в приемной лег на кушетку и сказал, что отсюда никуда не уйду, пока мне не окажут помощь. Дежурная сестра повела меня в челюстное хирургическое отделение, доложили обо мне врачу, и та приказала: «Давай его сюда». Я подошел, она сказала, чтобы я лег на операционный стол. Включив свои лампы, она стала ковыряться во рту и сказала, что надо удалить корни зубов, один из четырех качался, она зацепила его и выдернула. Мне стало так больно, ведь все лицо было раздражено, и я не помню, как сорвался со стола и очутился на 1-м этаже. Все это случилось бессознательно, о чем мне пришлось потом сожалеть. Когда я опомнился и вернулся в операционную, врач сказала, что ничего мне делать не будет, начала срамить меня, мол, что за командир, если боишься боли. Показала мне на солдата в коляске и сказала, что сейчас будет делать ему операцию и чтобы я посмотрел. В коляске лежал человек с совершенно раздробленной нижней челюстью. Врач пинцетом отдирала у него куски мяса вместе с раздробленными костями и бросала в урну, а он только глазами моргал, не издавая ни единого звука, а она все приговаривала «видишь? — вот это мужчина, не то, что ты!».

Я стал просить у нее прощения, но она была неумолима, сказала, что делать мне ничего не будет.

При госпитале было большое зубоврачебное отделение, там было кресло 15. Я пошел туда, меня приняли, посадили в кресло. Я рассказал врачу обо всем, она посмотрела и сказала, что попробует, но это будет очень больно. Я согласился терпеть. Она ковырялась во рту больше часа, и я от боли чуть сознание не терял, и она вся в поту. Однако сделать ничего не смогла, сказав, что только в челюстной хирургии смогут мне помочь.

Ночь я провел в приемном отделении на кушетке. На следующий день вновь пошел в хирургию. Ассистент хирурга, уже пожилая женщина, мне сказала, что хирург куда-то уехала и будет только завтра, что она берется ее уговорить, чтобы она мною занялась и велела мне прийти к 9.00 следующего дня. В 9.00 я был на месте. Хирург, увидев меня, сказала, чтобы я поблагодарил ассистентку, которая ее уговорила помочь мне.

Меня положили на стол, привязали руки, две сестры придерживали меня, сделали несколько обезболивающих уколов и начали оперировать. Удалили корни и осколки челюсти, наложили швы. Я все терпел, но когда налагали швы, терпение мое кончилось, и я стал что-то мычать. Когда операция закончилась, я встал со стола и, держась за стенку, чтобы не упасть, спустился на первый этаж. Куда теперь идти? Где отдохнуть? Пошел опять в приемную. Поговорил с сестрами. Они мне посоветовали не уезжать, пока не вставят зубы. Я пошел в зубопротезную, но там мне сказали, что пока не заживет рана, и не снимут швы, зубы вставлять не могут. Я попросил, чтобы мне выписали направление с указанием срока явки, что мне и сделали.