Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

В лесу еще было довольно много снега. Выслав вперед боевое охранение, мы выстроились в колонну по одному и почти след в след всю ночь продвигались к деревне. К рассвету, уже подойдя к деревне на 200–300 м, мы разбили отряд на 2 группы и вышли к дороге, с обеих окраин деревни. Оседлав дорогу, выслали разведку в деревню. Там было тихо. У одного дома стояла грузовая машина с бочками. Двое немцев набирали в ведра горючее. Несколько домов уже было обложено соломой. Опоздай мы хотя бы на 1 час, деревня бы запылала. По условному сигналу разведчиков мы с обеих сторон деревни быстро стали пробираться к центру. Солдаты немецкие нас заметили и побежали в дом. Когда мы вошли в дом, там оказалось 16 немцев. Возглавлял группу фельдфебель. Они не сопротивлялись, все подняли руки и кричали «Гитлер капут!». У нас был сержант, хорошо владевший немецким языком. Он переводил, а мы с Ретинским допрашивали всех по одному. Некоторые вели себя дерзко, на вопросы не хотели отвечать. Их сразу уводили. Другие охотно рассказывали, что, мол, их отход связан с тем, что командование боялось окружения их войск после успешного выступления наших войск под г. Ржевом, и что им было приказано сжигать все на своем пути, не оставлять ни одного дома, ни грамма продовольствия. Что касается жителей деревень, то они были угнаны в тыл еще задолго до отхода, правда, некоторые бежали в леса. Мы решили немцев оставить под охраной до подхода наших частей. Жаль, что у нас не было ни одного шофера, поэтому машину использовать мы не могли. На следующие сутки нас догнали солдаты, оставленные для охраны пленных. Они сообщили, что пленные пытались бежать, поэтому их всех пришлось пристрелить, а машина сгорела. Примерно таким же образом нам удалось спасти еще 2 деревни. После недельного похода мы остались без продовольствия. В деревнях находили иногда немного картофеля или ржи, варили кашу. Мы были вынуждены ждать подхода полка для пополнения запасов, да и обувь у многих порвалась. Было холодно и голодно.

Вскоре мы соединились с полком. Демченко со своим отрядом уже был в батальоне. Дальше мы продвигались в составе полка, и подошли к верховьям р. Днепр. Весна уже полностью вступила в свои права. Река Днепр превратилась в бурный поток. Дороги разбухли и стали непроходимыми. Оставив обоз и артиллерию, набрав носимые запасы боеприпасов и продовольствия, мы по пояс в холодной воде перешли Днепр и продолжили преследование немцев. К концу марта мы оказались восточнее г. Дорогобужа. Все господствующие высоты были превращены немцами в узлы мощной обороны. Не зря они сгоняли сюда все сельское население и заставляли рыть окопы. Мы натолкнулись на организованное сильное сопротивление немцев и вынуждены были в низине, хорошо просматриваемой немцами, остановиться и перейти к обороне. Продвинувшись примерно на 100–110 км, оставшись из-за распутицы без боеприпасов и продовольствия, в невыгодных позиционных условиях мы перешли к обороне. Однажды к нам принесли из штаба полка гражданского парня, который называл себя партизаном. Он брался провести наш батальон через оборону немцев, для удара по их обороне с тыла. Он говорил, что хорошо знает эту местность, что в том месте, где он проведет батальон, нет немецких огневых точек. Командир полка ему доверял и приказал следовать с ним. Ночью мы выступили, двигались по дну глубокого оврага, поросшему мелким лесом. Когда мы стали выходить из оврага на какую-то поляну, вдруг местность с обеих сторон осветилась ракетами, и на нас обрушился шквал пулеметного и автоматного огня. Командир батальона капитан Калинин схватил за шиворот проводника и чуть не пристрелил его. Потеряв 13 человек убитыми и около 20 ранеными, мы ползком выбрались из ловушки. «Партизана» отправили в полк. Кто он, и кем был подослан, мы так и не узнали.

Окопавшись, насколько было возможно в грунтовых водах, в условиях голода и холода, мы пробыли в обороне до конца апреля 1943 года. Как-то нам пытались помочь продовольствием и боеприпасами. Ночью прилетели несколько самолетов, сбросили на парашюте мешки, но они были отнесены ветром к немцам. Для борьбы с голодом мы создали несколько групп солдат, вооружили их щупами (длинными металлическими прутьями) и отправили их по сожженным деревням, где иногда им удавалось находить то мешок ржи, то немного картофеля. Пришлось довольствоваться и мясом убитых лошадей, которые уже стали разлагаться.

Но вот, кажется, 28 апреля 1943 года нас сменила другая часть. Наша дивизия снималась с обороны и, совершив марш, сосредоточилась в одном из лесов юго-западнее г. Вязьмы.

На базе 30-й армии приказом ставки Верховного командования из гвардейских частей формировалась 10-я гвардейская армия, в состав которой вошла и наша 30-я гвардейская стрелковая дивизия. Полк получил район размещения, где были вырыты землянки. Личный состав приводил себя в порядок. Вскоре мы получили пополнение. Началась усиленная учеба взводов и рот.

Запомнился первомайский праздник. К нам приехали шефы из Москвы, привезли много посылок. Мне досталась посылка с фотографией девушки-москвички. Она просила написать ей письмо, понравились ли подарки, а там были шерстяные носки, пряники, конфеты и даже бутылка вина. Я написал ей, и между нами завязалась переписка, которая длилась до моего очередного ранения.

В течение мая-июня 1943 года продолжалась усиленная боевая подготовка личного состава. Командный состав проходил подготовку путем сборов в полку и дивизии. В конце июля были проведены батальонные учения с боевой стрельбой и обкаткой солдат танками. Они показали хорошую выучку личного состава и возросшую зрелость командиров.

В свободное от занятий время устраивались концерты художественной самодеятельности, показывались кинофильмы. Я был активным участником художественной самодеятельности, пел в хоре, которым руководил начальник продовольственной службы полка. Он тоже хорошо пел и был ведущим солистом.

Однажды мы (группа батальона) решили пойти в ближайшую деревню, которая была за лесом примерно в 10 км от нашего лагеря. В деревне, в одном из домов собралось много девчат. Устроили танцы. Перезнакомились. Я танцевать не умел и своей партнерше, которая была на целую голову выше меня, наступал на ноги. Она хохотала и все пыталась меня учить, но ничего не получалось. После танцев она меня пригласила домой. Жили они по-деревенски, очень просто и бедно. У нее была одна мать. Отец был на фронте. Меня угостили чаем. Потом еще несколько раз я бывал у них дома. Мои однополчане надо мной смеялись. Однажды, когда я вернулся из деревни, мне капитан Калинин и замполит старший лейтенант Ломакин, сменивший раненого комиссара Салказанова, преподносят самодельную табуретку. Это, говорят, тебе, чтобы можно было целовать свою девушку, а то ведь не достанешь до ее рта, и все подняли меня на смех. Я покраснел до волос.