А Слободской - Среди эмиграции [Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920]

Не оставлено было без внимания и рабочее население Севастополя и Крыма. В числе прочих мер, направленных к улучшению материального положения рабочего, был издан приказ об организации и открытии продовольственных и вещевых магазинов, откуда рабочие и семьи военнослужащих могли бы получать все необходимое по ценам себестоимости. Но вся эта затея свелась, в конце-концов, к ряду злоупотреблений со стороны интендантства и администрации этих магазинов. Врангель лично следил за ведением следствия по этому делу. В результате на скамье подсудимых оказались лица, весьма близкие к верхам армии. Часть из них пострадала, часть выехала заграницу, а магазины прекратили свое существование. Считая, что профессиональные союзы рабочих являются гнездами большевизма, они были разогнаны, а члены правлений были арестованы, некоторые высланы к себе на родину, в Советскую Россию.

Несмотря на всю кажущуюся популярность ген. Врангеля, на него все же было организовано несколько покушений. Опубликовано было одно. По официальным и газетным сведениям, оно приписывалось большевикам. Во время очередной поездки ген. Врангеля на фронт, где-то за Симферополем был разобран железнодорожный путь. Опасность была во время замечена и ген. Врангель спасся. Произведенное немедленно дознание дало в руки властей человек 8 подозреваемых, кои здесь же и были повешены. Но судя по рассказам прибывших из Крыма, действительные виновники разысканы не были и были казнены лица, случайно захваченные вблизи места покушения.

Была попытка к убийству Врангеля и посредством взрыва моста и др., но гласного и официального сообщения по этому поводу не было ни разу. Среди беженцев существовало определенное мнение, что все эти покушения являются делом рук недовольного затянувшейся войною офицерства. Несмотря на ряд мер по улучшению их материального положения, среди фронтового офицерства существовало тайное и глухое брожение.

В Константинополе, в связи с продолжавшимся наступлением Врангеля во внутрь материка, среди беженцев, за исключением офицеров, солдат и военнообязанных, возникло определенное течение за возвращение в Крым. С одной стороны, жизнь на чужбине, полуголодное существование сегодняшнего дня, неуверенность в завтрашнем, отсутствие определенной работы и перспектив. С другой — удачно начатое и продолжавшееся наступление давало тайную надежду, поддерживаемую и подогреваемую «Освагом», что теперь, именно, наступил момент, когда можно безбоязненно возвратиться в Крым и там переждать до возможности двинуться дальше. Одно время эта тяга обратно в Крым приняла массовый и настолько серьезный характер, что Врангель был вынужден опубликовать приказ приблизительно следующего содержания:

Продовольственный и жилищный кризис, а также ряд других причин заставляют его предупредить беженцев о необходимости повременить с отъездом в Крым, ибо, в случае неожиданной эвакуации, в первую очередь будут вывозиться чины армии, правительственные чиновники и их семьи. Таким образом, возвращающиеся должны подумать об этом прежде, чем решить окончательно ехать. Гарантии он не дает никакой и ответственность брать на себя не желает.

Приказ этот был ушатом холодной воды на особенно горячие головы. Но через некоторое время, когда известное впечатление приказа улеглось, вновь потянулись беженцы в драгоманат. Вновь начали образовываться очереди записывающихся на бесплатный выезд в Крым. Опять посольские залы обратились в промежуточный этап, где собирались беженцы со своими семьями, чемоданами, собаками, кошками. Отсюда в заранее определенные дни и часы на грузовых автомобилях они отправлялись в порт для посадки на пароходы.

Комендант посольского общежития, бывший исправник, кажется, из гор. Екатеринослава, в этот момент проявляет присущую ему энергию и распорядительность. Везде, где только происходило недоразумение, он наводил порядок «словом и делом». Беженцы его ненавидели, но терпели, как власть, поставленную свыше. Он пользовался особым благорасположением коменданта над всеми комендантами всех общежитий ген. Богдановича и кроме того он пользовался протекцией супруги ген. Врангеля. В конце-концов, он был с позором удален. Ему, как всегда, с очередным пароходом в Крым было поручено баронессой Врангель отправить партию обуви для крымского отделения Белого Креста. Эта обувь на пароход не попала, а очутилась на базаре в Стамбуле, где и была случайно обнаружена английской полицией. Как английского производства продаже она не подлежала. Произведенное расследование выяснило, что вся обувь была продана комендантом одной из русских комиссионных контор в Галате. Обувь была возвращена по принадлежности, пострадала лишь контора, комендант-исправник на некоторое время скрылся с горизонта, но затем появился вновь, но уже как владелец одного из русских ресторанов.

Кроме того, побудительной причиной, толкавшей беженство на возвращение в Крым, даже с опасностью остаться там в случае катастрофы — был Кемаль-Паша.

С самого начала появления беженства в Константинополе, имя Кемаль-Паши стало каким-то пугалом.

За успехами армии Кемаль-Паши, в борьбе его с греками и союзниками, беженство следило с неменьшим вниманием, чем за Врангелем и большевиками. Слухи о каких-то тайных договорах Кемаль-Паши с большевиками, направленных к уничтожению беженцев, к высылке их из Константинополя в другие страны, а то и просто в Советскую Россию, были постоянной темой разговоров напуганного беженства. Воображение беженства все время было направлено в сторону возможных опасностей со всех сторон. В особенности тяжелыми ночами для беженцев были праздники «Байрам». В течение, приблизительно, месяца турецкое население по ночам собиралось в мечети и там молилось. Начало моления и окончание сопровождалось обыкновенно оглушительным барабанным боем и орудийной стрельбой. Вот эта-то орудийная стрельба по ночам и заставляла многих из числа особенно панически настроенных беженцев просыпаться и дрожать, прислушиваясь к звукам стрельбы и барабанного боя. Они отлично сознавали, что эта праздничная стрельба турок. Что Кемаль-Паша где-то весьма далеко и спокойствие города охраняется десятками гигантов-дредноутов союзников. Страх терзал беженца. А вдруг, это внутреннее восстание, приуроченное к праздникам, что тогда делать? Союзники сядут на свои суда и удерут, а куда они денутся? Ведь турки вырежут всех иностранцев, а тем более, по договору с большевиками, русских и греков. Одна мысль страшнее другой овладевали болезненным воображением беженца. Месяц «Байрама» был месяцем ужаса и психических пыток. Между прочим, этот слух об опасности со стороны Кемаль-Паши кем-то все время и с определенной настойчивостью поддерживался и варьировался на разные лады. Определенно над этим вопросом никто не задумывался, но присутствие и участие посторонней силы будирования мысли об опасности — существовали. Эта мнимая опасность со стороны Кемаля и самих турок заставляла беженскую массу кидаться из стороны в сторону и лихорадочно искать пути к выезду в Крым и другие страны Европы. Но въезд в Европу для беженской массы был везде закрыт. Выехать могли лишь лица, материально обеспеченные и имевшие те или другие связи в других странах. Для рядовой беженской массы Крым являлся единственной отдушиной среди окружавших их невзгод и опасностей. Впоследствии, после эвакуации Врангеля из Крыма и окончательной ликвидации греческой армии в Малой Азии, не только среди русских беженцев, но и среди иностранцев начали открыто поговаривать о возможности вооруженного выступления турок в Константинополе. Цель выступления — захват Константинополя националистами и изгнание иностранцев. Открыто говорилось о возможности резни, и союзники деятельно готовились к обороне. В особенности переживали тревожные минуты греки. Некоторые из них ликвидировали за бесценок все свои дела и имущество, другие просто все бросали и десятками тысяч покидали Константинополь. Вся эта суматоха, беготня, бесконечные очереди отъезжающих около консульств создавали яркие картинки недавней русской действительности.