Жорж Дюби - Трехчастная модель, или представления средневекового общества о себе самом

В Аррасе смеркается. Епископ говорил долго. Хотя, разумеется, он произнес не столько слов, сколько было позднее написано в «книжице». Еще раз он цитирует апостола Павла: в «последние времена», перед концом света, появится множество лжепророков. Кучка людей перед ним, соблазненная одним из этих ложных пастырей, не издает ни звука: протокол говорит, что еретики прозрели. Герард анафематствует извращенное учение. Он исповедует истину — такова его роль, и если когда-либо его причислят к лику святых, то он будет отнесен к «исповедникам». Истину крещения, покаяния, «святой Церкви, общей матери всех верных», и «никто не может дойти к Матери Небесной, минуя земную мать». Истину евхаристии, жертвоприношения на алтаре, брака. Он переводит латынь ученых на язык простых людей, чтобы заблудшие поняли как следует. Они отрекаются и скрепляют отречение крестом, который их руки выводят на пергаменте. Слово одержало победу. Оно защитило общество — правильное общество. Авторитарное, иерархическое. Прочно покоящееся на необходимом неравенстве.

Перейдем к третьему фрагменту предлагаемой идеологической системы. В жизнеописании Герарда, в первоначальной редакции «Жесты о епископах Камбрейских», которая выстроена, повторюсь, не по хронологии, но по логике событий, этот текст представляет собой речь, произнесенную как будто раньше аррасской. Но вполне возможно, что автор «Жесты» написал панегирик Герарду уже после создания «книжицы» и завершил его этим вторым заявлением, касающимся мира и социального порядка, и таким образом представил во всей полноте ту идеологическую систему, изложением и отстаиванием которой наш прелат в 1025 г. гордился. Во всяком случае, манифесты, сделанные в Компьене, в Аррасе, и этот последний, связаны между собой. Они освещают разные стороны концептуального здания.

По ходу истории, рассказанной в «Жесте», последняя речь епископа предстает как продолжение, расширение той, что была произнесена в 1023 г. против его собратьев-епископов. На сей раз он нападает яростнее, поскольку за этот промежуток времени болезнь зашла далеко, опасность усилилась. Теперь уже все епископы страны франков, Franaa, хотели бы, под предлогом слабости короля, imbecillitas regis, завладеть прерогативами королевского сана. Прерогативами короля, который, конечно, шатается, нетвердо стоит на ногах, который лишился своего жезла (baculus), той силы, что, согласно разделению функций, составляет его особое достоинство, но который тем не менее остается представителем Божьей власти. Отныне порядок мира, порядки, иерархия ставятся под вопрос теми эгалитарными воззрениями, которые Герард считает странным образом роднящимися с воззрениями аррасских еретиков. Один из епископов получил письмо с Неба (обычное для такого рода посланий) [38] Dictionnaire d'archeologie et de liturgie chretienne, art. Chrtst (lettre du), III, 1534—1536. , призывающее «восстановить мир на земле». Дело происходит в 1024 г.; люди напряженно ждут тысячелетия Страстей Христовых — и ценность такого свидетельства, как свидетельство Рауля Глабера, о котором я вскоре поговорю, в том, что оно справедливо связывает с тысячелетней годовщиной те судорожные движения, которые на самом деле сопровождают рождение феодального общества. Второе Пришествие близко. Близко и наступление Царства. Нужно очиститься, достичь, если возможно, на земле той чистоты, что присуща небу. Письмо как раз об этом и говорит. Оно имеет целью открыть, какая система отношений подобает человечеству, которое «обновляется», совлекается ветхого человека, возглашает, что отрекается от греха. Нет больше греха. Следовательно, есть равенство. Равенство в договорах: пусть люди будут связаны единственными, единообразными узами — клятвой. Снова возникает предложение о клятве, которую теперь хотели бы сделать обязательной; а тех, кто откажется, пусть изгоняют из общины, как паршивых овец; им нет прощения, нет места их праху рядом с хорошими мертвецами, на христианских кладбищах. Равенство в покаянии: пост для всех, для всех одинаковый; на хлебе и воде по пятницам; без мяса по субботам — и этого достаточно, чтобы очиститься от всех своих грехов, каковы бы они ни были; уравнивание действует точно так же и в деле искупления грехов. Наконец, равенство в мире: не будем больше мстить, не будем снаряжать погони за разбойниками, чтобы отобрать награбленное; не будем возмещать убытки жертвам. Нет больше оружия — и Руаль Глабер выведет, на сей раз очень ясно, соответствие между клятвой, постом и отказом от войны.

В глазах Герарда подобные нововведения (для людей того времени, полагающих, что движение человеческой истории направляется силами зла и ведет к разрушению, все новое, небывалое, всегда под подозрением) угрожают равновесию вселенной. Они суть вещь дурная, бесовская, равно как и ересь, с ними схожая. Если мы допускаем, что достаточно поста, к чему тогда таинства, к чему священники. Как и заблудшие из аррасской секты, франкские епископы хотят «отменить Церковь». Как и те, отказываясь карать, чтобы мстить за обиды, они хотят отменить также и функцию короля, ибо королевское звание для того и учреждено на земле, чтобы каждому воздавалось по справедливости. К той опасности, которую заключали в себе предложения Гарена и Беральда, эти предложения добавляют еще и опасность потрясений, каковые неизбежно повлечет за собой осуществление эгалитарной программы. С помощью множества ссылок, цитируя главным образом Новый Завет, Герард желает доказать, что неравенство провиденциально и, следовательно, необходимо.

В единственной на сегодняшний день полной рукописи «Жесты», в так называемом Сен-Ваастском кодексе, воспроизводящем копию XII в., речь епископа поделена на две части. Таким образом она полностью охватывает последний эпизод нескончаемой, низменной ссоры, которая развела в Камбре епископа с владельцем замка. Такое построение речи, которое Бетман (Bethmаnn), издатель текста, считает результатом ошибки переписчика [39] Он счел нужным соединить последнюю часть речи с первой в конце главы 52-ой книги III, MGH, 486. , мне представляется идущим от первоначальной версии. Возможно, автор его выбрал для того, чтобы нагляднее показать, как вредоносное предложение заблудших епископов, подстрекающее дерзость вооруженных узурпаторов, грозит принести в мир еще больше беспорядка и вражды. Мне кажется, что заключительная часть естественно завершает все повествование о делах епископов Камбрейских, и прежде всего о деяниях последнего из них, Герарда, проповедника истинного мира, мира справедливого.

Это на самом деле торжественное утверждение того принципа, на который герой рассказа всегда опирался в своих действиях, неустанно обличая ошибочность различных уравнительных программ, способных принести пользу лишь дурным людям, и отстаивая, напротив, дисциплинарные полномочия епископов. Вот этот принцип. Царство Небесное не просто открыто для совершенных из мира сего. На тех, кого Он надеется увидеть совершенными в мире сем, Бог налагает определенные обязанности; Он не налагает таких же обязанностей на других. Как видим, здесь Герард в точности следует Григорию Великому, также заявлявшему, что коль скоро «заслуги» различны, с разных людей будет спрашиваться по-разному. Между людьми существуют различия, существует неизбежное неравенство, и сгладить их может только любовь, только милосердие и те благодеяния, которые каждый оказывает другим и в свою очередь ждет от других. Обмен ad alterutrum, взаимный. Взаимность, из которой на земле проистекает согласие. Здесь говорится о небе. На небе все обстоит так же. Много обителей в доме Отца. Бог пожелал, чтобы даже в раю царило неравенство, vnequalitas, отменяемое только милосердной любовью, коллективной сопричастностью к славе, общим участием в несказанной радости. Великодушное перераспределение при неизбежном неравенстве: вот в чем основа идеологии Герарда.