Жорж Дюби - Трехчастная модель, или представления средневекового общества о себе самом

Эти «прелаты» исходят из трех понятий. Понятие власти, то есть неравенства, смягченное милосердием; понятие порядка, но сакрализованного, поскольку общество, о котором они мечтали, не было «обществом порядков», — они признавали лишь один настоящий порядок, духовенство; наконец, понятие функций (их собственной и тех, что отводились другим). Они определяли самих себя, равно как и всякий порядок, за который были ответственны, через противопоставление своей функции другим, которые считали ниже собственной. Они выбросили на свалку старую, геласианскую, бинарную систему. Они разобрали ее на части в мастерской. В таком виде эта система больше служить не могла. Поразмышляв над Дионисиевыми иерархиями, они ощутили необходимость более пригодной схемы; возможно, из Англии пришло к ним убеждение, что два столпа не обеспечивают стабильности, что их нужно три. Практика, борьба, которую им приходилось каждый день вести, — против кастеляна, против простого люда, против собратьев на соборах, против монахов, против папы, против всего,—научила их, что на театре политических действий всякая сцена разыгрывается тремя персонажами.

Выстраивая свою схему на троичности, они поместили перед клириком двух партнеров. Не монаха и мирянина — это означало бы признать самостоятельность, если не превосходство, института монашества. Следовательно, они отвергали старую церковную модель трех «порядков». У них вызрела идея, что неравное распределение власти, возрастающая профессионализация военного ремесла, взаимодействие механизмов, складывавшихся в сеньориях, — все это проводило среди мирян линию раздела, которая Псевдо-Дионисию была неведома. Этот опыт побудил их сформулировать постулат трех функций.

Но выстраивая в иерархию этот образ. Накладывая на него те градации, что установили Иероним, Августин и Григорий Великий между тремя порядками заслуг, что Дионисий установил между триадами ангелов. Усваивая общепринятую идею о том, что освящающему жертву не подобает сражаться, что господа не пятнают рук рабскими трудами, они упразднили теоретическое равенство между тремя субъектами взаимообмена услуг. Каждая функция необходима для двух других, но сказать, что они одинаково благородны, нельзя, — в этом епископы были глубоко убеждены. Они отрывали также трифункциональную схему от того, что могло ее связывать с особой короля. Помог им в том Дионисий. В их представлении три функции не служили опорой трону, а общество не отражало собой добродетели и обязанности короля. Согласно их воззрениям, трифункциональность воспроизводила на земле небесный порядок. Следовательно, и вопреки иным возможным суждениям, в их глазах триада функций вбирала в себя всю совокупность уделов человеческих; при этом каждая из трех категорий рисовалась выстроенной, как и подобает всякому «порядку», позади направляющего, позади главы колонны, одного из трех совершенных персонажей: доброго священника, доброго воина, доброго крестьянина, — о чем г. де Торка еще думал менее двадцати лет назад. Такая схема вытекает из дионисиевского скрещения двух разделительных линий, проведенных одна божественным законом, другая законом человеческим. В точке пересечения двух юрисдикций мы видим уже не монарха, но епископа. Наставляемый непосредственно Духом Святым (Адальберон и Герард видели себя в святом Григории, каким изобразили его миниатюристы Северной Франции на страницах «Моральных толкований на Книгу Иова»: он сидит на царском престоле, и к нему слетает голубка), епископ с книгами в руках — книгами Августина, Григория, двумя книгами Дионисия — показывает монарху небо, то есть трехчастное деление ангельского сонма. Речь обращена к королю. Она лишь по виду защищает монархию. На самом деле она стремится прибрать монархию к рукам. Король более не судья, но исполнитель, «повинный сеньору», если воспользоваться словарем каролингских установлений, мирская длань, орудие власти, которую Бог вручил непосредственно прелатам Церкви.

Идеологическая система Адальберона и Герарда — это каролингская система. Здесь в последний раз излагается каролингская концепция монархии. То есть концепция Хинкмара и епископов Карла Лысого. А не Ахена. Концепция реймсская, компьенская, парижская, концепция Иоанна Скота, переводчика Дионисия. И потому эта система кажется даже в самых потаенных своих глубинах столь безмятежной, что Carmen никогда не принимает перевернутый мир, о котором повествует, за предвестие конца времен. В потустороннем мире «Песнь» видит — спокойно, без дрожи — порядок, мир, надежду. Но в той мере, в какой система эта «мистическая», она заодно с епископами, выдвигающими идею мира Божьего, хотя саму эту идею она отвергает. Подобно тем епископам, система стремится лишить монарха ответственности за pax, мир, за lex, закон, за порядок. Епископы-графы, испуганно наблюдавшие, как у них дома, в самом безопасном для них месте, в сердце их града поднимаются против них конкуренты, на гребне той волны, что выносила на поверхность уже готовый феодальный уклад, — эти епископы для лучшей самозащиты ощущали нужду в сильном короле, в иерархии, но не считали больше монарха стержнем общества. Они хотели бы, чтобы миропомазанный, как и они сами, король восседал среди других oratores, уподобляясь епископам. А если случится ему выскользнуть из окружения епископов-опекунов, то он окажется среди nobiles, bellatores, спустится на ступеньку ниже по социальной лестнице. Поэтому неверно говорить, что в самой древней из известных нам формулировок во Франции трифункциональная схема общества была между 1025 и 1030 гг. извлечена из области невысказанного благодаря развитию монархии. Напротив, как и в Англии во времена Альфреда Великого, во времена Эльфрика и епископа Вульфстана, как раз опасное положение, кризис, в который, казалось, погрузилась королевская власть, и заставляли обращаться к этой теме.

Кризис. Взгляду историка идеологические образования открываются в периоды бурных перемен. В эти трудные минуты витии не устают говорить. Покинем теперь мастерскую. Быть может, для того, чтобы лучше понять, почему именно таким образом были использованы орудия, переработаны материалы в изгибах памяти и в случайностях действия.

Осенний плод каролингского культурного возрождения, та идеологическая система, та великолепная, сложная идеологическая конструкция, глашатаями которой явились Адальберон и Герард, была также (наряду с церковью в Турню, колокольнями Сен-Бенуа-сюр-Луар или Сен-Жермен-де-Пре) одним из тех цветков, что распустились благодаря движению соков, вызвавшему в ту эпоху, когда звучали слова епископов, общий бурный рост в Западной Европе. Не будем приковывать взгляд исключительно к тексту этих речей. Не станем упускать из виду потрясающий бросок производительных сил, продолжающийся подъем сельского хозяйства, ускорившийся, без сомнения, благодаря колебанию климата, хотя и незначительному, но все же увеличившему урожаи, а также демографический всплеск, последовавший за исчезновением последних остатков рабства в сеньориях, — на Севере Франции последние его волны размыли окостеневшие рамки. Предмет культуры, чье устройство и происхождение я пытался описать, возник на пороге разительного и быстрого прогресса. Изготовленный людьми, которые как епископы полагали себя обязанными трудиться без устали, чтобы искоренять ростки порчи, возвещая те непостижные истины, что открыла им сила миропомазания, предмет этот был инструментом реформы. То было оружие, выкованное и отточенное специально для того, чтобы поражать зло в точно определенном месте. На наш взгляд, на наш несовершенный взгляд историков, бредущих в тумане на ощупь, выискивающих почти полностью стертые следы, оружие это пустили в ход между 1025 и 1030 гг. Почему именно в эти годы? Почему, главное, тема трех социальных функций, эта скрытая, словно хранящаяся в запасе некой «ментальности» форма была приделана к мечу правосудия, к орудию реставрации, и стала одним из его лезвий? Можно не сомневаться: епископ Камбрейский и епископ Ланский диктовали эти фразы — торжественно произносимые на собраниях, где франкские короли объявляли свои решения, во время всяких словопрений и официальных церемоний, — потому, что чувствовали, как становятся все ядовитей вредоносные побеги, вечно прорастающие в дольнем мире. Тексты, поставляющие нам сведения, родились из конкретного политического кризиса, в котором пора тщательно разобраться. Эти тексты представляли собой в то же время ответы на предложения противников; они оспаривали высказывания лжепророков, которыми, как известно, кишит преддверие конца света. Следует осведомиться также и о планах социальной реформы, против которых восставали Герард и Адальберон; эти планы — словно негатив, на который накладывалась трифункциональная схема, со всей заключавшей ее в себя системой. Наконец, контуры этой системы были описаны в тот момент и таким образом потому, что мощные глубинные движения сотрясали общественное устройство, что движения эти уже какое-то время были заметны и их надо было принимать во внимание, что они требовали пересмотра концептуальных моделей, которыми пользовались предыдущие поколения, осмысляя строение общества. Следовательно, нам придется также понаблюдать — как можно пристальнее, собирая и другие свидетельства — за полноводными потоками, которые провозглашенная епископами идеология попыталась направить в нужное русло.