Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

Промежуточная зона состояла из разных по размеру и политической значимости полуавтономных образований. Мало известно об их внутренней структуре, кроме того, что она в принципе имитировала структуру центральной зоны [261, с. 58], о чем уже упоминалось. Суть такого уподобления во многом зависела от того, что власть-собственность, олицетворенная в сакрально-символической фигуре вана, делегировалась вниз с ограниченными правами. Облеченные ее долей, местные руководители могли претендовать на некоторую мини «власть-собственность» с урезанными по сравнению с центром прерогативами, что выражалось прежде всего в обязанности делиться избыточным продуктом с центром (дань, подарки, отработки), выполнять поручения центра (в основном в форме военных акций, содержания вана и его войска во время похода или охоты и т. п.).

Чэнь Мэнцзя считает, что местные правители были обязаны делиться с ваном частью своего урожая [330, с. 318]. Этот вывод поддерживается другими специалистами [99, с. 236] и соответствует данным, которые содержатся в надписях и говорят о заботе вана об урожае в различных владениях вне его центральной зоны:

«Как [обстоят дела] на полях Чжоу-цзин? Получен ли урожай?»;

«В Цзин получен урожай»;

«В... [собрали] урожай» [330, с. 535].

Пусть даже не все из такого рода надписей относятся к владениям промежуточной зоны (часть их может относиться к окраинам центральной), но в принципе нет сомнения в том, что урожай в зоне владений вызывал у вана интерес, причем едва ли платонический. На правах верховного правителя и высшего сюзерена Шан-Инь ван имел право — как то обычно бывало в составных чифдом — на часть продукта с мест. К сожалению, в надписях нет указаний, какая доля и каким образом направлялась вану. Отсутствуют даже свидетельства о существовании во владениях каких-либо больших общих совместно обрабатывавшихся полей, урожай с которых мог считаться избыточным продуктом и распределяться правителем владения, как то было в центральной зоне. Можно лишь предполагать, что во владениях периферийной (промежуточной) зоны все-таки существовала та же структура социально-экономических связей, что и в центре, т. е. что там автоматически срабатывал механизм мимезиса. Косвенным свидетельством этого является аналогичная практика в чжоуском обществе до завоевания Инь (а Чжоу было владением внешней, т. е. еще более далекой от иньского центра зоны), о чем можно судить на основе анализа раннечжоуских песен «Щи дзин» [76, с. 423 и сл.; 14, с. 151—156].

Словом, нет данных о том, какая доля из полученного на общих полях владений урожая направлялась в центр. Возможно, что и небольшая, а то и вовсе символическая. В качестве дани центру фигурировали преимущественно раритеты и ценности (панцири черепах для гаданий), скот, пленники и т. п. Кроме дани владения, как свидетельствуют надписи, обязаны были выполнять поручения иньского правителя («дело вана»), и подобная форма услуг центру была, видимо, ведущей: «У выполнит дело вана или У не станет его выполнять?» — спрашивается в одной из надписей [330, с. 317]. Встречаются аналогичные записи и в связи с другими этнонимами [330, с. 318]. Чаще всего «дело вана» заключалось в военных походах, в защите границ Инь:

«Фу Хао выставит 3 тыс. человек. И еще 10 тыс. человек. Всего 13 тыс. человек [отправится против цян]»;

«Приказываю Сань-цзу вместе с... напасть на Ту-фан»;

«Приказываю Доцзы-цзу вместе с Цюань-хоу напасть на Чжоу. Выполните дело вана» [330, с. 276, 496].

Трудно судить, равновеликими ли были обязательства правителей промежуточной зоны по отношению к вану и в одинаковой ли форме они исполнялись. Опираясь на материал о раннем Чжоу, можно сделать предположение о наличии некоторой разницы, сводившейся к тому, что для более мелких и близких владений «дело вана» в большей степени сводилось к поставкам натуральной дани и отработкам (например, на строительстве городов, гробниц), тогда как для более крупных и отдаленных пограничных владений — прежде всего и главным образом к предоставлению военной силы, охране границ (видимо, спорадически включая и обязанность содержать войско вана в том случае, если оно послано для усиления местного отряда в борьбе с кем-нибудь из внешних врагов).

Если иньская этническая общность расширяла свои пределы на протяжении веков прежде всего за счет сегментации (и лишь во вторую очередь за счет адаптации и ассимиляций иноплеменников), как то обычно бывает в аналогичных случаях, то тогда принцип убывающей солидарности должен был вести к тому, что на отдельных окраинных рубежах общности тонкие ниточки этнической солидарности могли подчас обрываться вследствие сепаратистской политики того или иного из усилившихся местных владетелей. Имеющиеся данные подтверждают; что так оно и было. Эффективность централизованной администрации ограничивалась в основном центральной зоной. В периферийной же зоне, особенно на ее окраинах, влияние центра ощущалось много слабее. Там могли порой возникать сложные ситуации, заключаться сепаратные союзы и коалиции, разгораться ожесточенные междоусобицы. В жестокой борьбе, местные правители заботились прежде всего о собственных интересах и порой не останавливались перед тем, чтобы не только пренебречь своими обязательствами перед центром, но и примкнуть к коалиции внешних сил, выступающих против вана, как это было детально прослежено на материале ряда надписей, повествующих о сложных перипетиях во взаимоотношениях между ваном, несколькими местными правителями (Го, Фу, Си, Фоу, Си Чжэнь) и соседними племенами внешней зоны (Цзи- фан), в одной из статей М. В. Крюкова [45, с. 14—17]. Однако подобным центробежным тенденциям противостояли более сильные центростремительные, что и обусловило в конечном счете силу и стабильность Шан-Инь на протяжении веков.

Во-первых, как ни слабели родственные связи у разраставшейся этнической общности иньцев в силу принципа убывающей солидарности, этноцентризм как цементирующая сила продолжал действовать, а враждебное окружение иноплеменников придавало ему дополнительные интегрирующие импульсы. Все шанские владетели, даже вступавшие в своих рискованных политических комбинациях в сношения с соседними племенами, всегда постоянно ощущали себя, прежде всего и главным образом, именно иньцами и в качестве таковых сознавали важность авторитета вана.

Во-вторых, сакральное величие шанского правителя, бывшее символом не только политической мощи, но и едва ли не вообще божественной санкции, обеспечивающей от имени покойных предков успешное существование общности в чуждом этнополитическом окружении, ощущалось и сознавалось всеми иньцами весьма глубоко. Ван — связующее единство, носитель небесной благодати, нервный центр, мозг и сердце Шан-Инь. Подчиняться ему, выполнять его волю, подносить ему свои скромные дары — священная обязанность, долг каждого подданного, тем более такого, кто сам кое-чем располагает и чей престиж зависит от того, сколько он может дать и сколько реально дал или сделал для вана.