О. Логинов - Юмор в милицейском мундире (Веселые стражи порядка). Часть I

Впрочем обстоятельства службы обычно требовали от пристава не проявления доброты, а применения силы, поскольку на крепости полицейского кулака во многом зиждился покой и порядок в России. В этой связи любопытен текст одного письма Пушкина к П. П. Каверину от 18 февраля 1827 г. (Из Москвы в Боровск):

«Вот тебе янтарь, душа моя Каверин, — каково поживаешь ты в свином городке; здесь тоска по-прежнему — Зубков на днях едет к своим хамам — наша съезжая в исправности — частный пристав Соболевский бранится и дерется по-прежнему, шпионы, драгуны, <���бляди> и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера».

Да и зарплата не очень-то позволяла приставам делать красивые жесты в виде спонсирования симпатичных гражданок. И вообще, складывается впечатление, что они были большими охотниками получать подарки, нежели дарить. В повести Гоголя «Нос» весьма любопытно описывается визит коллежского асессора Ковалева в поисках собственного носа к частному приставу:

«Сказавши это, он вышел, глубоко раздосадованный, из газетной экспедиции и отправился к частному приставу, чрезвычайному охотнику до сахару. На дому его вся передняя, она же и столовая, была установлена сахарными головами, которые нанесли к нему из дружбы купцы. Кухарка в это время скидала с частного пристава казенные ботфорты; шпага и все военные доспехи уже мирно развесились по углам, и грозную треугольную шляпу уже затрогивал трехлетний сынок его; и он, после боевой, бранной жизни, готовился вкусить удовольствия мира.

Ковалев вошел к нему в то время, когда он потянулся, крякнул и сказал: «Эх, славно засну два часика!» И потому можно было предвидеть, что приход коллежского асессора был совершенно не вовремя; и не знаю, хотя бы он даже принес ему в то время несколько фунтов чаю или сукна, он бы не был принят слишком радушно. Частный был большой поощритель всех искусств и мануфактурностей, но государственную ассигнацию предпочитал всему. «Это вещь, — обыкновенно говорил он, — уж нет ничего лучше этой вещи: есть не просит, места займет немного, в кармане всегда поместится, уронишь — не расшибется».

Частный принял довольно сухо Ковалева и сказал, что после обеда не то время, чтобы производить следствие, что сама натура назначила, чтобы, наевшись, немного отдохнуть (из этого коллежский асессор мог видеть, что частному приставу были небезызвестны изречения древних мудрецов), что у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких майоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам.

То есть не в бровь, а прямо в глаз! Нужно заметить, что Ковалев был чрезвычайно обидчивый человек. Он мог простить все, что ни говорили о нем самом, но никак не извинял, если это относилось к чину или званию. Он даже полагал, что в театральных пьесах можно пропускать все, что относится к обер-офицерам, но на штаб-офицеров никак не должно нападать. Прием частного так его сконфузил, что он тряхнул головою и сказал с чувством достоинства, немного расставив свои руки: «Признаюсь, после этаких обидных с вашей стороны замечаний я ничего не могу прибавить…» — и вышел».

А в качестве иллюстрации картина Павла Федотова: «Передняя частного пристава накануне большого праздника» (1837)

Опору полицейского аппарата составляли квартальные надзиратели. Они пользовались правами чиновника 11 класса. Роль квартальных надзирателей было чрезвычайно важной. В своем квартале им предписывалось быть не только стражем порядка, но и неким добрым и справедливым мессией. Вот например, некоторые из их функций, закрепленные в «Уставе благочиния»:

— Квартальный надзиратель имеет смотреть, чтобы все и всякий в его квартале остался в законно-предписанном порядке.

— Квартальный надзиратель в его квартале имеет попечение, чтоб молодые и младшие почитали старых и старших, и о повиновении слуг и служанок хозяевам и хозяйкам во всяком добре.

— Квартальный надзиратель в его квартале мирит и разнимает малые ссоры и споры.

— Имеет бдение, дабы всяк пропитался честно и сходно узаконению.

— Должен ведать о всех в квартале его ведомства живущих людях.

Однако понятно, что в реальной жизни квартальные не столь мудры и бескорыстны, как им предписывалось быть. Не гнушались они ни зуботычину отвесить, ни «барашка в бумажке» принять, но, как ни странно, за эту-то простоту народ их и уважал. Ну и конечно за то, что работу свою они выполняли исправно. Вот, например, в повести Гоголя «Нос» едва пропал нос у коллежского асессора Ковалева, а квартальный надзиратель уже отыскал его и принес хозяину:

«— Так, он! — закричал Ковалев. — Точно, он! Выкушайте сегодня со мною чашечку чаю.

— Почел бы за большую приятность, но никак не могу: мне нужно заехать отсюда в смирительный дом… Очень большая поднялась дороговизна на все припасы… У меня в доме живет и теща, то есть мать моей жены, и дети; старший особенно подает большие надежды: очень умный мальчишка, но средств для воспитания совершенно нет никаких…

Ковалев догадался и, схватив со стола красную ассигнацию, сунул в руки надзирателю, который, расшаркавшись, вышел за дверь, и в ту же почти минуту Ковалев слышал уже голос его на улице, где он увещевал по зубам одного глупого мужика, наехавшего с своею телегою как раз на бульвар».

И в реальной жизни квартальные довольно успешно находили пропажи. Главным образом за счет умелого ведения оперативной работы.

Однажды после кражи из дорогого мехового магазина на Кузнецком мосту ведущий дело квартальный надзиратель по обыкновению вызвал своего негласного информатора и спросил, где могут прятать меха. Агент колебался: «Знаю, ваше благородие, да не смею сказать». Следователь все же убедил его поделиться сведениями. Оказалось, что пушнина спрятана у пристава полицейской части — начальника надзирателя.

Квартальный был поставлен в щекотливое положение, но он понимал, что агент не станет ему врать, поэтому отправился с докладом к полицмейстеру Огареву. Тот доложил московскому обер-полицмейстеру, у частного пристава был произведен обыск и обнаружены краденые меха, а также другие свидетельства связи с преступниками. Пристава предали суду.

Среди найденных вместе с мехами вещей была странная золотая фигурка бычка. Тут же вспомнили о пропаже за год до этого в Москве знатного вельможи, приехавшего из Африки, среди вещей которого как раз числился похожий бычок. Оказалось, что от чернокожего князя сбежал со всеми документами его слуга-переводчик, с которым он путешествовал по России. Обнаружив пропажу, вельможа поднял шум, но его никто не мог понять. Хозяин гостиницы послал за полицией. Явившийся частный пристав, не найдя при иностранце никаких документов, отправил его в острог как беспаспортного бродягу и присвоил обнаруженные ценности. Если бы не была раскрыта кража из мехового магазина, африканец, возможно, так и сгинул бы в московской тюрьме.