Фернан Бродель - Часть 1. Роль среды

В XVI веке ничто здесь не говорило о процветании. У кардиналов были свои виноградники в Кампании, но они располагались на холмах, овеваемых ветерком, наподобие Казино семейства Боргезе на Палатине. Бенвенуто Челлини, любивший ездить на охоту в окрестности Рима, приводит подробный отчет о затяжной болезни, от которой он, по его словам, чудом избавился и которая похожа на обострение болотной лихорадки 280 . Представим себе теперь тогдашнюю римскую Кампанию, усеянную болотами, пустырями, заброшенными землями, которая представляет собой, по сути дела, охотничьи заказники. С другой стороны, под напором энергичной, бьющей ключом пастушеской жизни, распространяющейся с отрогов Апеннин, раздвигаются городские стены, как в далекие времена первых здешних обитателей. Нотариальные акты, датированные примерно 1550 годом, свидетельствуют о наличии в Риме многочисленных торговцев скотом, в том числе приезжих с Корсики 281 . Положение в сельском хозяйстве, не выдерживающем конкуренции с ввозимым извне зерном, постоянно ухудшается. В XVIII веке происходит дальнейший спад. Де Бросс оставил для нас удручающую картину гнездящихся на равнине несчастий, нерадивости хозяев ее земель и свирепствующих на ней болезней 282 . «В начале XVIII века мы застаем «римское поле» в плачевных, как никогда, обстоятельствах» 283 .

Как правило, участь равнин бывает не столь беспокойной. А может быть, нам это только кажется из-за недостаточности наших знаний? Ведь в Нижнем Тунисе, где сохранилось много напоминаний об античном блеске, исключительные сдвиги в формах землевладения и в освоении сельскохозяйственных угодий происходили начиная от римской эпохи и до наших дней. То же самое можно сказать о Нижней Сирии или Македонии, на многие столетия вымершей и с трудом возращенной к жизни после 1922 года, или о поразительной Камарге *DY , судьба которой не перестает нас удивлять.

Как бы там ни было, судьба этих широких равнин отражает существо средиземноморской аграрной истории, знаменует последнее, самое трудное и самое великолепное из ее достижений, если не принимать во внимание чересчур высокую в социальном смысле цену, уплаченную за то, чтобы отвоевать их у воды. Каждый такой успех был историческим свершением, богатым последствиями. Причем настолько, что, обращаясь к тому или иному крупному событию, всегда стоит задаваться вопросом, не лежит ли в его основе одна из этих великих аграрных побед.

Трудно подобрать более яркий пример их важности, чем пример равнин нижней Андалусии. В XVI веке это один из наиболее богатых регионов Средиземноморья. Между древним подножием Касгилии на севере и суровыми горами, образующими верхнюю Бетскую Кордильеру на юге, она разворачивает плавные изгибы своей поверхности, свои луга, на западе иногда напоминающие фламандский Север, свои виноградники и широко раскинувшиеся оливковые рощи. Как и у всех других равнин, ее земли отвоевывались шаг за шагом. При основании Рима все низовья Гвадалквивира занимало болото 284 наподобие того, что было первоначально в низовьях Роны или в Митидже накануне французской колонизации. Но очень скоро Андалусия, Бетика должны были стать сердцем римской Испании, цветником городов, пожалуй, чересчур прекрасных и чересчур густонаселенных.

Здесь мы сталкиваемся с оборотной стороной богатства равнин: специализируясь на небольшом числе малопродуктивных культур, они вынуждены импортировать часть продовольствия для своих насущных потребностей. Ввозя растительное масло, виноград, вино, ткани, ремесленные изделия, андалузские города живут в то же время за счет североафриканского зерна. Их судьба в какой-то мере зависит от благорасположения хозяев хлеба. Вандалы, заручившись поддержкой андалузцев, в V веке завладели их житницей 285 . Когда в следующем веке вандалов изгнали византийцы, то Андалусия тотчас же им покорилась; наступила очередь арабов — и она тоже не оказала им сопротивления.

Будучи завоеванной, Андалусия всякий раз становится жемчужиной чьей-то короны. Она была душой лучезарной мусульманской Испании, безусловно, не имевшей успеха на севере Иберийского полуострова, но протянувшейся в направлении Северной Африки, от берегов которой она по-настоящему никогда себя не отделяла, будучи тесно связанной с ее полудикими обитателями и с ее богатой событиями историей. В этом цветнике городов были две столицы: Кордова и позднее Севилья. Кордова стала наставницей всей Испании, всего мусульманского и христианского Запада, но оба названных города были законодателями искусства и центрами цивилизации.

Несколько столетий спустя, в XVI веке, память об этом величии еще жива. В то же время нужно было залечивать раны, нанесенные христианской Реконкистой в XIII веке территориям Андалусии, особенно в южной ее части, опустевшие местности которой долго не удавалось заполнить с помощью сперва военной, а затем мирной колонизации. В XVI веке этот медленный восстановительный процесс еще не был завершен 286 . Сама по себе Андалусия остается великолепной страной, «житницей, фруктовым садом, винным погребом и овчарней Испании» 287 , предметом традиционных похвал со стороны венецианских послов в их Relazioni *DZ . К славе своей страны XVI век прибавил еще один дар — Америку. Ведь Америка в 1503 году была отдана почти на 200 лет на откуп Севилье. Америка — это Casa de la Contratacion *EA , флотилии, отправляющиеся в Индию и привозящие серебро из Мексики или Перу, заморских торговых колоний, столь деятельных и густонаселенных, все это составляет исключительную и законную монополию Севильи. По каким мотивам? Прежде всего для усиления контроля над драгоценными торговыми путями: такова точка зрения правителей. Затем, вследствие того, что плаванию в Америку благоприятствуют пассаты, а Севилья открывает к ним дорогу. Но не было ли основано это необыкновенное везение также и на том, что в город, находящийся на особо выгодном положении, устремлялись лодки, спускающиеся по Гвадалквивиру, и знаменитые повозки, запряженные четверками быков? Севильская торговля питается также виноделием и маслоделием великой равнины, находящейся под боком. Корабли с севера — бретонские, английские, зеландские или голландские — приезжают сюда не только за солью Сан-Лукара, незаменимой при засолке трески, и за товарами из «Индий», но и за вином и маслом, производимыми на андалузских холмах.

Так богатство Андалусии побудило ее или даже заставило выйти за собственные пределы. В XVI веке Севилья и андалузская глубинка, все еще наполовину мусульманская и только частично христианская, оказываются способными заполнить своими выходцами широкие пространства Испанской Америки, навсегда сохранившей признаки своего происхождения. Об этом замечательно сказал Карлос Перейра. Вся Испания отрывала от себя своих сыновей ради этих открывшихся за морем южных стран.