Фернан Бродель - Часть 1. Роль среды

Не претендуя на универсальное объяснение, заметим, что соха, которая едва задевает землю, так долго используется на средиземноморских землях не только из-за малой глубины рыхлой почвы и ее хрупкости, но и вследствие недостаточной силы запрягаемых в нее быков или мулов. Поверхностная вспашка, во время которой проводятся неглубокие борозды, повторяется до 7–8 раз в год 48 . Как показало будущее, предпочтительнее была более глубокая вспашка, как на Севере, где колесный плуг с подвижной тягой стал мощным орудием прогресса. Мнимое подобие северного плуга, изобретенное в Лангедоке, «мусс», не выполнило такой же роли и получило слабое распространение 49 . Бедные aratores *PR Лангедока «могут сколько угодно ковырять залежную землю, они бессильны…» в сравнении с зажиточными «плуговщиками» Иль-де-Франса или Пикардии 50 .

По правде говоря, Средиземноморье постоянно борется с нищетой, причина которой кроется не только в усугубляющих ее обстоятельствах. Несмотря на множество мнимых или реальных преимуществ, здешняя жизнь не дает уверенности в завтрашнем дне. При этом никто не остается равнодушным к ее столько раз превознесенным чарам; даже такие серьезные географы, как Филиппсон, иногда уподобляются путешественникам, приехавшим на Средиземное море с Севера, — их ослепляют здешнее солнце, краски, тепло, скороспелые фрукты и розы зимой. Так Гете, будучи в Виченце, поражался уличной жизни, всегда распахнутым лавкам, и мечтал привезти домой немного пьянящего воздуха Юга. Вопреки очевидности, очень трудно соотносить этот светлый, радостный пейзаж с понятиями нищеты и тяжелого труда. На самом деле жителям Средиземноморья приходится зарабатывать хлеб насущный в поте лица. И огромное пространство остается неосвоенным и не приносит пользы. Пахотные земли почти повсеместно подвергаются двухлетнему полеразделению, которое исключает высокую производительность хозяйства. Мишле, не будучи первооткрывателем, лучше всех остальных понял экономическую несостоятельность всех этих земель, начиная с нашего Прованса.

Явным признаком бедности является всегда поражавшая северян воздержанность в пище. Фламандец Бузбек, в 1555 году находившийся в Анатолии, писал: «Я думаю, что не погрешу против истины, утверждая, что на сумму, которую фламандец тратит на пропитание каждый день, турок живет две недели… Туркам чужды все тонкости приготовления пищи; они чрезвычайно умеренны и мало привязаны к еде; довольствуясь солью, хлебом, чесноком или луком, они делают из них рагу, прибавляя немного кислого молока… Часто они смешивают с молоком холодную воду, тем самым утоляя свой голод и одновременно сильную жажду, которую вызывает чрезвычайная жара» 51 . Эту воздержанность часто отмечали в качестве одного из преимуществ поведения на войне турецких солдат, которым достаточно немного риса, муки, приготовленной из высушенного на солнце мяса, и испеченных в золе лепешек 52 . Западные солдаты были более требовательными, возможно, равняясь на пример многочисленных немцев и швейцарцев 53 .

Но были ли греческие, итальянские, испанские крестьяне и даже горожане столь же неприхотливыми, как турки, умеренность в еде которых отмечал также еще 100 лет назад Теофиль Готье, поражаясь тому, что красавцы кайджи, мускулистые благодаря тяжелому труду гребцов, могут проводить целые дни на своих кайках, питаясь почти исключительно свежими огурцами 54 ? «В Мурсии, — пишет Александр де Лаборд в своем «Описании путешествия в Испанию»(1828 год), — летом невозможно было найти служанку, и многие из них покидали свои места с началом весны. В это время они едят только салат, фрукты, дыни и особенно стручковый перец. Этих кушаний им достаточно для пропитания» 55 . «Я пригласил всех на обед, — пишет Монтень и добавляет (дело происходит в Баньи-ди-Лукка): Ведь итальянская пирушка по французским понятиям — это легкая закуска» 56 .

Зато Коммин восторгается венецианским изобилием. Его извиняет то, что он иностранец. Кроме того, Венеция — это Венеция, город, имеющий особое пристрастие к еде. Даже Банделло поражается городским рынком, «l’abbondanza grandissima d’ogni sorte di cose da mangіаге» *PS 57 , и его свидетельство не вызывает сомнения. Но мы знаем, как трудно обеспечивать эту роскошь и достаток богатейшего и удобно расположенного города, сколько забот и беспокойства причиняет его снабжение Синьории.

Обращали ли вы внимание на то, как мало места в средиземноморской литературе уделено кутежам и попойкам? Описания обедов — если, конечно, речь не идет о столах государей — не свидетельствуют об изобилии 58 . В новеллах Банделло хороший обед — это пучок овощей, немного болонской колбасы, побольше сала и стакан вина. Пустой желудок — постоянный персонаж испанской литературы Золотого Века. Он воплощается в знакомых каждому классических образах Ласарильо из Тормеса и его собрата по picardia *PT Гусмана Де Альфараче, которые съедают большой кусок черного хлеба, не оставляя муравьям ни крошки, вопреки требованиям приличия 59 . «Да хранит тебя господь от чумы, идущей из Кастилии, — говорит тот же Гусман, — и от голода, распространяющегося из Андалусии» 60 . Нужно ли еще напоминать меню Дон Кихота или поговорку: «Если жаворонок собирается пересечь Кастилию, он должен захватить с собой зерно для корма» 61 ?

Каким бы дополнением к этому столу ни служили овощи, фрукты и дары моря, он все равно остается скудным даже сегодня, это образ жизни «во многих случаях на грани недоедания» 62 . Такая умеренность не является следствием добродетели или равнодушия к пище, о которых говорит Бузбек, а вытекает из необходимости.

Средиземноморская почва также несет свою долю ответственности за нищету живущих здесь людей, предлагая им только бесплодные известняки, обширные засоленные пространства, поля, покрытые «селитрой», о которых говорил Белон дю Ман 63 , с редкими слоями рыхлых отложений и ненадежными пахотными землями. Тонкие пласты земли на поверхности, для обработки которых пригодна только примитивная деревянная соха, отданы на милость ветра и проточной воды. Пашня существует лишь благодаря человеческим усилиям… Когда рвение сельских жителей ослабевает из-за продолжительных смут, исчезает не только крестьянское сословие, но и сама плодородная почва. Во время испытаний Тридцатилетней войны германское крестьянство было в значительной части истреблено, но земли остались, а с ними и возможность возрождения. В этом преимущество Севера. В Средиземноморье почва, не защищенная культурными растениями, погибает: пустыня выжидает удобного момента и больше не выпускает пашню из своих объятий. Ее сохранение или восстановление благодаря крестьянскому труду можно считать чудом. Об этом говорят современные цифры: за вычетом лесов, пастбищ и непригодных для сельского хозяйства участков обрабатываемые земли около 1900 года составляли 46 проц, площади почвы в Италии; 39,1 проц, в Испании; 34,1 проц, в Португалии и только 18,6 проц, в Греции. На острове Родос пребывают сегодня в запустении 84 тысячи гектаров земли из 144 тысяч 64 . На южном побережье моря эти цифры выглядели бы еще более устрашающими.