Михаил Гордин - Пушкинский век

На постройке берегового устоя для нового Исаакиевского моста. Литография по рисунку Г. Треттера. 1820-е гг.

Природные условия Петербурга требовали от архитекторов, подрядчиков и рабочих необыкновенной тщательности и осмотрительности. При строительстве домов в Петербурге применялись особые приемы. Фундаменты закладывали глубоко, в землю вбивали сваи, а затем уже сооружали фундамент из плиты, называвшейся путиловской (по месту, где ее ломали, близ Ладожского канала). Нижний этаж здания обыкновенно делали сводчатым, стены из кирпича прокладывали местами плитой, а сверх того, связывали железными полосами и проволокой; рамы окон и дверей утепляли войлоком и плотно вделывали в кладку кирпича; внутри домов устраивали двойные и тройные полы, набивая пространство между ними кирпичом, заливая цементом и нередко покрывая войлоком; в окнах ставили двойные рамы, замазываемые и законопачиваемые на зиму, а в комнатах — печи «с оборотами горячего дыма». Оконченный каменный дом — только еще не оштукатуренный и не покрашенный — оставляли на просушку. Длилась она год или два, смотря по погоде.

Впрочем, дом в этом случае не всегда пустовал — часто сырые помещения сдавали по дешевке рабочим или иному малоимущему люду.

Красили дома преимущественно в светлые тона. Относительно окраски тоже существовали определенные правила. Запрещалось «пестрить домы и всякое строение краскою», их надлежало окрашивать ровно. Допускались цвета: белый, палевый, бледно-желтый, желто-серый, светло-серый, дикий (то есть голубовато-серый), бледно-розовый. С начала XIX века модными стали желтые тона. Остряки упражнялись по этому поводу в каламбурах. В одной из шедших тогда на сцене комедий барин, приехавший в столицу, говорил своему слуге, что Петербург очень переменился за то время, как они здесь не были, а слуга отвечал: «И сколько желтых домов! Не пересчитать!» («Желтыми» называли тогда в просторечии дома для умалишенных.)

Облицовка набережной Мойки. Литография. 1820-е гг.

Строили в Петербурге очень быстро. Объяснялось это сноровкой строителей, дешевизной рабочих рук и чрезвычайной продолжительностью петербургского весеннего и летнего дня (зимой строительные работы прекращались; исключение составляли огромные общественные сооружения, такие как Адмиралтейство, Главный штаб, Исаакиевский собор).

Трудовой день петербургского строительного рабочего длился с четырех часов утра до девяти-десяти вечера, то есть до позднего летнего заката. В полдень полагался двухчасовой отдых. Когда работали зимой, то вечерами зажигали фонари.

Заботами о безопасности труда рабочих петербургские подрядчики себя не утруждали. Строительные леса устраивали как нельзя проще: несколько бревен врывали в землю на довольно большом расстоянии друг от друга параллельно стене строящегося дома и, по мере того как стены росли, от них к бревнам перекидывали перекладины, на которые стелили доски. Такие сквозные, перевязанные веревками леса устраивали одинаково и для низких зданий, и для церковных куполов, и для колоколен. Зимой на шатких, неогороженных лесах работать было особенно опасно. «Леса от мороза бывают склизки, то и от сего, чтобы рабочие люди не падали, обойтись не можно», — объяснял причину многочисленных несчастных случаев один из приставленных к рабочим «надсмотрителей».

При оштукатуривании и окраске домов употребляли вместо подвесной люльки особого рода лестницу: вдоль длинного бревна наколачивали неширокие планки, к тонкому концу бревна прибивали несколько досок в виде маленькой площадки, а к толстому — перпендикулярно — широкую плаху. Лестницу эту прислоняли к стене. Забрав материалы, нужные для работы, и орудия труда, мастеровой залезал на верхушку гнущейся под его тяжестью лесины. «Страшно глядеть, — писал литератор А. Башуцкий в своей книге „Панорама Санкт-Петербурга“, вышедшей в 1834 году, о работавшем на высоте маляре или штукатуре, — какие положения принимает он во время работы; иногда, держась сгибом колена за часть воздушной своей мастерской, он, так сказать, висит или плавает в пространстве, где, обливаемый дождем, под свистом холодного ветра он успешно производит работу при звуках продолжительных переливов громкой своей песни. Но когда, окончив работу сию на местах, до которых может достать руками, начнет передвигаться далее, тогда сердце зрителя вздрогнет невольно: на чрезвычайной вышине, сев верхом на дерево и крепко охватя конец оного рукою, он, вытянув ноги, сильно упирает их в стену; оттолкнув от оной себя и шаткую огромную свою лестницу, скользит по стене, и лучше сказать летит, и смелым движением напряженного тела отбрасывается иногда более нежели на полсажени [2] Сажень — 2 метра. в сторону; это усилие, этот воздушный скачок… в котором малейшая ошибка в размере силы или пространства угрожает падением и неизбежною смертию, это наклонно-косвенное положение дерева, доколе стоящий внизу рабочий не передвинул нижней части оного, нисколько не тревожит бесстрашного его духа».

Хотя никто не вел учета смертности среди строительных рабочих, можно предполагать, что гибло их много.

Здания Петербурга строили искусные, смелые и трудолюбивые люди. Но не меньше терпения и усилий требовалось от тех, кто прокладывал новые и засыпал старые петербургские каналы, расширял и углублял реки, облицовывал гранитом набережные и воздвигал мосты. Для создания Петербурга — прекрасного города на сотне островов — эта работа значила столь же много, как и возведение великолепных зданий. Недаром петербургские строительные комитеты ведали не только возведением домов, но также и всеми делами, связанными с рытьем каналов и осушением заболоченных мест.

С середины XVIII века каналов в Петербурге становилось все меньше. Многие, вырытые еще при Петре, с годами оказались помехой в городской жизни, и их засыпали. Однако если западная и северная части Петербурга оставались вдоль и поперек изрезаны реками и каналами, то в южной части столицы водных путей не хватало. В 1764 году генерал-фельдцейхмейстер Вильбоа представил Екатерине II докладную записку о постройке речной дороги, которая пролегала бы через кварталы между Мойкой и Фонтанкой. Строительство и облицовка «диким камнем», то есть гранитом, Екатерининского канала, или, как тогда чаще говорили, Екатерининской канавы, длились около 15 лет. Затем стал вопрос о строительстве канала южнее Фонтанки — в нем очень нуждались появившиеся здесь фабрики и заводы. И в 1805 году началось строительство Обводного канала, которому первоначально придавали также и стратегическое значение: он дополнял систему водных преград, опоясывавших столицу. В 1832 году канал был окончен и торжественно открыт. За Александро-Невской лаврой, где Обводный канал соединяется с Невой, русло его значительно расширили и устроили гавань около семисот метров в длину и шестидесяти в ширину, вмещавшую множество барок.