Юрий Андреев - Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации

Однако мы рискуем сильно упростить и вместе с тем модернизировать реальную историческую ситуацию IV в., если попытаемся свести всю подоплеку кризиса полиса к одним лишь экономическим процессам, проецируя на греческое общество того времени хорошо известные социологам и этнографам картины пагубного влияния капиталистических отношений на традиционные крестьянские общества Африки или Юго-восточной Азии. Напомним читателю еще раз то, о чем мы говорили уже и прежде (см. гл. 5, 8): бурное развитие товарно-денежных отношений и широкое распространение роскоши и социального неравенства началось в Греции еще в архаическое время — в VII—VI вв. до н. э. И уже тогда очень многие были обеспокоены властью денег и вызванным ею «повреждением нравов». Поэт Алкей, живший на рубеже VII—VI вв., говорил, повторяя слова спартанского царя Аристодема: «Человек — богатство. Нет бедному славы, чести — нищему». Но в те времена триумфальное шествие «золотого тельца» по Греции, как мы уже знаем, удалось затормозить и направить в более или менее регламентированное законом русло. Хотя и не во всех греческих полисах законодатели прибегали к столь же суровым и решительным мерам для предотвращения нравственной порчи граждан под растлевающим влиянием богатства и роскоши, как те, которые были пущены в ход «отцами-основателями» спартанского космоса, все же и другим грекам удалось на долгое время обезопасить себя от этой угрозы и таким образом поддерживать гражданские общины своих государств в состоянии хотя бы относительной стабильности. Именно к этой цели были направлены принимавшиеся в разных местах законы против роскоши, законы, ограничивавшие скупку и концентрацию земельной собственности, снижавшие ростовщические проценты, регулировавшие торговую прибыль и т. д. Однако еще более важную роль играл такой фактор, как общественное мнение, откровенно враждебное к любым излишествам в погоне за наживой и роскошью, вынуждавшее богачей жить скромно и по мере возможности ставить свои капиталы на службу государству, а не наоборот.

Но почему то, что удалось сделать в VII—VI вв., не получилось еще раз в IV в.? Или, если поставить вопрос несколько иначе, почему вдруг ослабела и распалась вся система сдержек и противовесов власти денег, выработанная греческим полисом в его борьбе за обладание душами граждан? Ответить на этот вопрос мы сможем, лишь несколько видоизменив и углубив ту главную мысль, которая уже прозвучала в начале этой главы: греки в самих себе несли начало и основную причину своего трагического конца. В конце архаической эпохи они еще были молодым, полным сил этносом. Но, как известно, в молодости как отдельные личности, так и целые народы весьма склонны тешить себя прекрасными иллюзиями, как бы защищаясь и дистанцируясь от слишком суровой жизненной правды. Эти иллюзии обычно вырастают из особого рода возбуждения или эйфории (Л. Н. Гумилев называл это состояние «пассионарностью»), психической основой которой являются сублимированные или переосмысленные в позитивно-конструктивном духе невротические реакции на окружающую действительность. Именно иллюзии такого рода поддерживают человека или этнос, как говорится, «на плаву» в течение большей и лучшей части его жизненного пути. Они исчезают, когда начинают иссякать жизненные силы человеческого или социального организма и мало-помалу вступает в свои права накопившаяся за многие годы биологическая или историческая усталость (энтропия). Неврозы, на время ушедшие в подполье или же преобразованные в творческую энергию, теперь вырываются наружу и довершают разрушение как личности, так и этноса.

Как мы уже знаем (см. гл. 7), великая историческая иллюзия греческого народа была основана на его вере в свое славное героическое прошлое, которое, согласно одному из главных постулатов мифологического мышления, имеет свойство повторяться и в настоящем. На протяжении долгого времени греки свято верили в то, что их маленькие полисные общины продолжают дело, некогда начатое поколением героев, и выполняют великую историческую миссию, непрерывно вступая в борьбу с обступающими их силами довременного хаоса во имя торжества мирового божественного закона и гармонии. И эта вера, как было уже сказано (см. гл. 7, 9), нисколько не мешала их обычной повседневной жизни со всеми ее трудами и заботами, не мешала и тому необыкновенно смелому, трезвому и пытливому вглядыванию в окружающий мир, к которому побуждал греков их вечно бодрствующий разум. Именно вера в свою кровную связь с поколением героев и стремление во всем быть достойными своих великих предков заставляла греков и особенно лучших из них — представителей старинных аристократических родов смирять и обуздывать свои личные амбиции во имя объединявшего их всех общего дела — обеспечения безопасности и процветания их гражданских общин. Индивидуализм, укрощенный и облагороженный героическим самообладанием воина-гоплита или атлета-победителя на играх, стал духовной основой греческого полиса. Его перерождение, вызванное общей усталостью греческого духа, повлекло за собой упадок города-государства.

Подлинной кульминацией героической жизненной карьеры греческого народа стало V столетие, по крайней мере, первые его две трети. Победа над персами еще более усилила и без того присущее грекам чрезвычайно развитое чувство собственного достоинства, заставила их окончательно уверовать в свое особое, привилегированное положение среди других народов тогдашней ойкумены и вдохновила на новые творческие свершения. Тот колоссальной мощности взрыв созидательной энергии, который надолго запечатлелся в таких грандиозных творениях человеческого духа, как демократический строй времен Перикла, философия Анаксагора, Демокрита и Сократа, драматургия Эсхила, Софокла, Еврипида и Аристофана, архитектурные ансамбли афинского Акрополя и священного округа Олимпии, исторические труды Геродота и Фукидида, несомненно, может расцениваться как прямой отклик на победоносное завершение Греко-персидских войн, осмысленное как торжество сил разума и гармонии над силами мрака и хаоса. Однако за этим апофеозом эллинского духа вскоре последовало горькое отрезвление. Великая героическая иллюзия, несколько веков подряд владевшая сознанием греков, буквально на глазах у всего народа начала рассеиваться и исчезать, как мираж в пустыне. Во многом этому, бесспорно, способствовала Пелопоннесская война, которая, как было уже сказано, резко и непоправимо нарушила существовавшее до тех пор геополитическое равновесие всего сообщества греческих полисов и уже по одной этой причине не могла не стать страшным психическим шоком для всех греков, наблюдавших за этой братоубийственной и по большому счету бессмысленной борьбой двух полисов-гигантов. Однако по существу эта война лишь ускорила и обострила тот опасный процесс накопления массового невротизма и истощения жизненных сил этноса, который уже давно и совершенно спонтанно шел в скрытых глубинах греческого духа как прямое следствие всех его побед и великих свершений. Соответственно и кризис IV в. был, в первую очередь, кризисом духа и лишь после этого кризисом социальным и политическим. Он действительно свидетельствовал о произошедших к началу этого столетия необратимых переменах, но не столько в экономике или социальных отношениях, сколько в душах людей.