Юрий Андреев - Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации

Статуя возничего. Дельфы. Около 470 г. до н.э.

Размышляя о судьбах греческого народа в древности, современные историки нередко сожалеют о том, что греки так и не стали по-настоящему единой нацией, что, говоря на одном языке, имея общую культуру и обычаи, поклоняясь одним и тем же богам, они тем не менее оставались политически разобщенными и, истощив свои силы в непрерывных междоусобицах, в конце концов стали легкой добычей для чужеземных завоевателей. Некоторые авторы видят причину этого разброда в будто бы присущем грекам чрезмерном легкомыслии и беспечности, а то и просто в их слепоте и скудоумии и ставят им в пример благоразумных немцев, которые после многих веков политической раздробленности все-таки нашли в себе силы для объединения и благодаря этому стали подлинно великой нацией. Все эти сожаления и упреки, разумеется, абсолютно бессмысленны и нелепы. Они свидетельствуют не столько о политической слепоте древних греков, сколько о исторической близорукости тех ученых мужей, которые оплакивают их судьбу, сожалея о том, что они не смогли построить великое панэллинское государство по рецептам Бисмарка или итальянского короля Виктора-Эммануила.

Едва ли греки стали бы еще более великим народом, а их вклад в мировую культуру еще более весомым, если бы им и в самом деле удалось покончить со своими усобицами и распрями и создать единое государство. Вспомним для сравнения хотя бы о римлянах, которые сумели объединить не только всю Италию, но и все древнее Средиземноморье в рамках огромной, еще невиданной доселе державы. Но при этом их культура в целом лишь эпигонски следовала по стопам греческой культуры и никогда не смогла ее превзойти. Если вспомнить о временах еще более поздних, то пришлось бы признать, что и великая культура европейского Возрождения формировалась в условиях еще далеко не преодоленной феодальной раздробленности, в микроскопических монархиях и республиках, на которые делились тогдашние Италия, Нидерланды и Германия. Кто знает, быть может, только в тесноте и страшной политической сумятице этих карликовых государств и смогли выковаться такие титанические личности, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Альбрехт Дюрер, Питер Брейгель и другие.

Вероятно, и в Греции политическая раздробленность страны и сопутствовавшая ей чрезвычайная пестрота социально-экономических укладов и политических режимов отдельных полисов создавали в своей совокупности необычайно широкий спектр возможностей приложения личных дарований каждого человека и их постоянного варьирования. А это, вне всякого сомнения, был весьма важный стимул культурного прогресса. Прежде мы уже говорили о свойственной грекам крайней непоседливости. Среди прочих особенно часто и охотно снимались с места и переселялись из одного полиса в другой представители различных творческих профессий: поэты, философы, скульпторы, архитекторы, врачи и т. д. Гениальный художник или ученый, не признанный в своем отечестве или не находивший здесь благоприятных условий для осуществления своих замыслов, мог найти и понимание, и поддержку своим идеям в любом соседнем или более удаленном государстве. Так, знаменитый философ Анаксагор, будучи уроженцем малоазиатского города Клазомены, уже в молодые годы перебрался в Афины и прожил там почти 30 лет, пользуясь личным расположением самого Перикла. В дальнейшем, когда положение Перикла как признанного главы Афинского государства пошатнулось и он не смог защитить своего друга от обвинений в нечестии, Анаксагор вынужден был бежать из Афин и поселился в Лампсаке на побережье Геллеспонта. Здесь он основал философскую школу и прожил до глубокой старости, пользуясь всеобщим уважением. Или вот другой пример в том же роде. «Отец истории» Геродот, по происхождению гражданин города Галикарнаса в Карии (Малая Азия), рано покинул свое отечество, изгнанный тираном Лигдамидом, много странствовал, побывал в Египте, Персии, Вавилоне, Северном Причерноморье, какое-то время жил на о. Самос, затем оказался в Афинах, где выступал с публичными чтениями отрывков из своей «Истории», за что удостоился большой денежной награды от афинского народа. Уже на склоне лет Геродот принял участие в основании общегреческой колонии Фурии на юге Италии и там, возможно, окончил свои дни.

Отдельные греческие полисы постоянно соперничали между собой, причем соперничество это могло проявляться в самых разнообразных формах, перемещаясь из сферы чисто политических или военных конфликтов в сферу атлетических состязаний или даже высших духовных интересов. Жители каждого даже небольшого городка стремились во что бы то ни стало хоть в чем-нибудь да превзойти своих соседей и таким способом прославиться на всю Элладу. Ради этого они готовы были потратить свои скудные сбережения на строительство великолепных храмов, устройство пышных празднеств, атлетических и музыкальных состязаний, театральных представлений, не скупились в издержках, наперебой зазывая к себе в гости популярных поэтов, актеров или ораторов. А сколько было тяжб между полисами из-за права считаться родиной какой-нибудь знаменитости! Вспомним хотя бы известный спор семи греческих городов, претендовавших на то, чтобы их признали отечеством самого великого Гомера. Эти всплески локального патриотизма маленьких гражданских общин при всей их комичности, несомненно, являлись мощным двигателем культурного прогресса, вовлекая всю страну, весь греческий мир в своеобразное состязание в сотворчестве с создателями великих духовных ценностей.

Вообще, как мы уже говорили (см. главу 3), принцип единства в многообразии всегда оставался одним из главных основополагающих принципов в истории греческой культуры. В сущности он был заложен в нее уже изначально самой природой Греции, отличавшейся невероятным разнообразием форм и типов ландшафта, почв, растительности и даже климата. Этим в свою очередь была в значительной мере обусловлена чрезвычайная, поистине калейдоскопическая пестрота населявших страну человеческих сообществ, в своем преобладающем большинстве живших по нормам и законам полисного общежития. Каждый полис походил на все остальные, но вместе с тем в чем-то и отличался от них, так же как занимаемая им экологическая ниша — небольшая речная или прибрежная долина, островок в Эгейском или Ионическом море — отличалась от других, соседних с нею ниш какими-то своими неповторимыми чертами. Различались вкусовые оттенки сортов вин или оливкового масла, по которым всегда можно было определить место их производства. Различались приемы мастеров, расписывавших столовую посуду, формы керамики, бронзовых изделий, терракотовой и мраморной скульптуры, архитектурные силуэты храмов и общественных зданий, нравы и обычаи обитателей каждого городка, их версии общегреческих мифов и преданий, чтимые ими божества, принятые ими конституционные акты и своды законов, местные календари, монеты, диалекты и даже начертание одних и тех же букв алфавита. Каждый полис упорно цеплялся за свои древние традиции, своих богов и свой государственный суверенитет, стремясь во что бы то ни стало сохранить свою неповторимую индивидуальность, то «лица необщее выражение», которое позволяло различить его среди огромной «толпы» других почти таких же, как он, маленьких государств. При этом все они отчетливо сознавали свою причастность к великому всеэллинскому единству и гордились этой причастностью, находившей свое выражение в почитании одних и тех же главных богов общегреческого олимпийского пантеона, в общности языка, несмотря на множество сильно различающихся между собой диалектов, и опять-таки нравов и обычаев, при всех их локальных особенностях все же непохожих на чуждые каждому эллину нравы и обычаи народов варварского мира.