Джон Робертс - Мировая история

Еще труднее сказать, почему после временного возврата к отправной точке в конце эпохи Сун и последующего возобновления роста тогдашний интенсивный экономический подъем, который обусловил повышение объемов потребления большим числом подданных, все-таки закончился? Как бы там ни было, но экономический рост не возобновлялся в прежнем масштабе вплоть до наступления XX века. Однако экономический рецидив после завершения эпохи Сун нельзя считать единственным фактором для объяснения причин, почему в Китае больше не случилось революционных преобразований в экономической и технической сферах, отмеченных в Европе. Несмотря на изобретение книгопечатания, масса китайцев оставалась неграмотной практически до конца XX века. Крупные города Китая при всем их росте и торговой оживленности не обеспечили свободы и неприкосновенности личности, которые послужили приютом для людей и идей в Европе; не обеспечили они культурную и интеллектуальную жизнь, которая в конце коренным образом изменила европейскую цивилизацию; не появилось в них тех людей, что высказали сомнение в установившихся порядках.

В распространении этих расхождений на всю систему хозяйствования следует соблюдать должную осторожность. По результатам новых исследований можно сделать вывод о том, например, что уже в XVIII веке производительность сельского хозяйства Китая сравнялась с производительностью аграрного сектора любой другой ведущей державы мира. Точно так же уровень жизни на селе в самом плодородном районе Китая (область нижнего течения реки Янцзы) достигал приблизительно уровня самых плодородных регионов Европы (Англия и Нидерланды) в тот же самый период истории. В то время как экономический рост и прирост населения ложились большим бременем на освоенные ресурсы, экологическая ситуация в Китае была не намного хуже, чем в Европе (а в некоторых областях намного лучше, благодаря эффективному и дешевому транспорту). И техника, находившаяся в распоряжении аграриев и ремесленников, считалась достаточно современной для обеспечения одновременно высокой производительности (в глобальном сравнительном отношении) и высокого уровня выпуска сельскохозяйственных товаров и изделий кустарного промысла. Даже притом, что Китаю не было нужды до XX века возвращать себе позиции страны с самой динамичной экономикой в мире, техническая база и производительные силы в целом снабжали его население по более высоким стандартам в целом, чем в Европе, далеко за пределами империи династии Мин.

Однако совершенно ясно, что период от Тан до Сун послужил особенно динамичной эпохой в китайской истории. Его объяснение может находиться в самом успехе китайской цивилизации в достижении иной цели, обеспечении последовательности и предотвращении коренного изменения. Ни бюрократический аппарат, ни социальная система не одобряли новатора. Кроме того, горделивая приверженность конфуцианской традиции и самоуверенность, возникшая в силу огромного богатства и удаленности, мешала изучению опыта зарубежных стран. И китайская нетерпимость тут ни при чем. Ее как таковой не существовало. Евреи, христиане-несториане, персы-зороастрийцы и арабские мусульмане давно исповедовали свою собственную религию без малейших ограничений, а последние даже привлекли в свою веру некоторых новообращенных, образовавших устойчивое мусульманское меньшинство. Даже когда официально объявили об отсутствии интереса ко всему иностранному (как это наблюдалось к концу правления династии Мин), Китай остался открытой империей для идей, технических новинок и народов.

В начале XVII века Мины нуждались в любых новых идеях, которые только можно было приобрести, особенно в военной области. С севера им угрожала группа врагов, формировавшаяся на территории Маньчжурии, которой они позже присвоили это имя, но как маньчжуры они получили известность только после покорения Китая. Путь им открыли в 1640-х годах крестьяне, поднявшие мятеж, и заговорщики, предпринявшие попытку силового захвата китайского престола. Один военачальник императора попросил у маньчжур помощи, и они преодолели Великую китайскую стену, но только для того, чтобы в 1644 году водрузить на китайский престол свою собственную династию Цин (и походя ликвидировать собственный клан этого военачальника). Как и остальные иноземцы, маньчжуры давно восхищались цивилизацией, которой сами же угрожали, и уже подверглись культурной китаизации еще до вторжения. Они освоили китайскую административную систему, которую воспроизвели в собственной столице – городе Шеньян, и видели свою задачу в возвращении империи к незыблемым конфуцианским основам. В свое время Цинам предстоит открыть в Китае первую новую эру и построить империю, превышающую по площади территорию любой из предыдущих династий.

Было время, когда европейцы, особенно англичане, представляли себе Японию как Великобританию Тихого океана. Такая параллель выводилась на нескольких уровнях; одни выглядели более правдоподобными, чем другие, но в географических особенностях положения Японских и Британских островов просматривалась бесспорная крупица реальности факта. Обе монархии сложились на островах, и судьбу их народов определила близость моря. Обе монархии находились на небольшом расстоянии от соседних континентальных территорий, оказывающих на них глубочайшее влияние. Цусимский пролив, отделяющий Японию от Кореи, приблизительно в пять раз шире Дуврского пролива (Па-де-Кале), и жителям Японии удалось сохранить свою обособленность от азиатской terra firma (суши) гораздо полнее, чем англичане могли на это рассчитывать, подвергаясь нашествиям с континента Европы. Тем не менее такую параллель вполне можно обосновать, и ее правомерность подтверждается озабоченностью, давно не покидавшей японских правителей, по поводу опасности появления мощной державы на Корейском полуострове; точно такую же озабоченность можно отметить у британцев относительно опасности того, что Нидерланды могут оказаться во власти враждебных Британии политических сил.

Собственно японцы могли переселиться на свои острова с территории Кореи около 300 года до н. э., и на протяжении долгого времени осуществлялся активный культурный обмен между населением их островов и материковой Азии. Когда в VIII веке н. э. в Японии появляются собственные хронологические летописи, эта страна представляется разделенной между многочисленными кланами, во главе которых стоял император, чьи полномочия определялись нечетко, зато родословная прослеживалась до самой богини-солнца (Аматерасу). Японцы жили в основном на южном и центральном островах, а не занимали всю территорию современной Японии. Здесь самый умеренный климат и самые благоприятные перспективы развития сельского хозяйства. В доисторические времена после внедрения рисоводства и освоения потенциала рыбного промысла в японских водах у жителей этой гористой страны уже появилась возможность накормить непропорциональное площади территории громадное население, однако нехватка плодородных земель постоянно всплывала в японской истории.