Джон Робертс - Мировая история

Только в совершенно конкретной, долгой перспективе мы можем справедливо говорить о веках, в течение которых все это продолжалось, и о веках «революционных» изменений. Действительно революционные изменения, даже самые очевидные из них, как рост города, начало чумы, смещение одного благородного рода другим, сооружение собора или разрушение замка – все они происходили на удивительно неизменном внешнем фоне. Очертания полей, возделывавшихся английскими крестьянами в 1500 году, оставались такими же, какими их видели чиновники, составлявшие «Книгу Судного дня» больше 400 лет назад, а когда чиновники пришли навестить монахинь Лакокского аббатства, чтобы ликвидировать их дом в 1530-х годах, они обнаружили, к своему изумлению, что эти аристократические особы все еще общаются между собой на нормандско-французском наречии, обычно использовавшемся в благородных семействах тремя веками раньше.

О такой мощнейшей инерции надо помнить всегда; она выглядит тем более впечатляющей и авторитетной на фоне мимолетности жизни подавляющего большинства мужчин и женщин Средневековья. Только в очень толстом культурном слое такого общества может прорасти будущее человечества. Ключ к отношениям того будущего с прошлым может находиться в фундаментальной христианской двойственности этой жизни и мира, земной и небесной. Эта двойственность оказалась возбудителем огромной ценности, в конце концов утвердившейся в мирской жизни в качестве нового решающего инструмента, противопоставлением того, что существует и что может появиться, идеала и действительности. В нем христианство спрятало сущность, которую предстояло использовать против самой себя, так как в конце появится возможность независимой решающей позиции, с полным отрывом от мира Фомы Аквинского и Эразма Роттердамского, известного обоим. Хотя идея автономного критицизма будет зарождаться постепенно; ее можно будет проследить во многих отдельных набросках между 1300 и 1700 годами, но они только помогут показать еще раз, что острые разделительные линии между средневековым и современным являются вопросами описательного удобства, а не исторической действительности.

Около 1500 года появилось множество признаков приближения новой эпохи всемирной истории. Речь о некоторых из эпох уже шла выше; среди них упоминания коснулись открытия Америки и первых ростков европейских предприятий в Азии. На заре новой исторической эпохи они служат намеками на двойственную ее природу. То есть наступал этап по-настоящему всемирной истории, а также период времени, ознаменованный поразительной экспансией одной цивилизации из многих – цивилизации родом из Европы. Эти два аспекта относятся к одному и тому же процессу; наблюдается все более устойчивая органичная взаимная связь между событиями во всех странах без исключения, причем она по большому счету объясняется действиями европейцев. Они в конце концов превратились в хозяев земного шара и использовали свою силу – иногда не осознаваемую ими самими – для придания миру единства. В результате всемирная история на протяжении последних двух или трех веков приобретала все большую определенность и единство в своем развитии.

В известном своем высказывании английский историк Томас Маколей однажды упомянул об американских индейцах, снимающих скальпы с голов соплеменников на берегах Великих озер ради того, чтобы европейский король мог отнять у своего соседа провинцию, на которую положил глаз. Так выглядела одна из поразительных сторон дела, о котором теперь у нас пойдет речь, – о постепенном усложнении противоборства всех против всех во всем мире в условиях бесконечного расширения масштаба войн. Причем политика, построение империи и военная экспансия представляются всего лишь мелкими деталями происходившего тогда. Еще одним явлением тогдашнего исторического процесса становится экономическая интеграция в масштабе всей планеты; на передний план при этом выступает дальнейшее распространение общих предположений и соображений, достижений в сфере техники и медицины. Результат можно отыскать в одной из многочисленных наших расхожих фраз: «Один мир на всех». Эпоха независимых или почти самостоятельных цивилизаций подходила к концу.

При всем гигантском разнообразии нашего мира такое определение на первый взгляд выглядело диким ошибочным преувеличением. Национальные, культурные и этнические различия продолжали вызывать и вдохновлять ужасные конфликты; историю с 1500 года можно описать (и часто ее так и описывают) чередой войн и жестокой борьбой народов, а те, кто жили в разных странах, совершенно очевидно не проявляли большей симпатии друг к другу, чем их предшественники несколько веков назад. Но все-таки они больше похожи, чем их предки, скажем, X века, и показывают свою схожесть сотнями способов, начиная от внешнего вида платья и заканчивая способами заработка на жизнь, а также организацией их общества.

Львиную долю последующих событий определяло происхождение, степень и пределы грядущих перемен. Они представляются исходом всего все еще происходящего во многих местах, иногда называемого нами модернизацией. На протяжении многих веков процесс модернизации служил перемалыванию различий между культурами, то есть глубочайшему и наиболее фундаментальному выражению растущей интеграции всемирной истории. Еще один способ описания данного процесса состоит в признании того, что мир подвергается европеизации, так как модернизацию европейцы представляют себе в виде, прежде всего, внедрения идей и приемов европейских по происхождению. Справедливо ли тем не менее «модернизацию» приравнивать к «европеизации» (или, как теперь часто говорят, «внедрение западных ценностей»), оставим решать участникам досужих споров; иногда их предмет касается исключительно словесных предпочтений. Зато никто не осмелится оспаривать того факта, что унификация всемирной истории даже хронологически начинается с европейского прорыва из отсталости в современность. Отправной точкой современной истории нам послужит великая перемена в Европе.

Чтобы понять критерии, по которым Европа отличается от остальных континентов, удобнее всего начать с анализа изменений в Китае и Индии. В XVI веке эти империи представляли собой безусловно самые состоятельные территории обитания человечества, и какие-либо признаки приближения затруднений в их развитии просматривались с трудом. Наоборот, XVI век и начало XVII века выглядят для обеих этих стран временем великого единения народов, наблюдается внедрение во всех областях своего рода последних достижений, отличавшихся от того, что было прежде. Только вот все эти азиатские достижения современности к тому же отличались от достижений народов Западной Европы, где ход истории устремился в абсолютно новом направлении. Индия в XVIII веке, а Китай почти век спустя вошли в период совершенно новой категории перемен, представленной последовательной, безграничной и неослабной формой экспансии, прежде в истории человечества не существовавшей.