Джон Робертс - Мировая история

Само совпадение эволюции передового общества Нидерландов и Великобритании с их экономическими и особенно коммерческими достижениями представляется явлением поразительным. Когда-то его по большому счету относили на религию этих стран; в результате внутри христианского мира в обеих странах гегемония католической церкви закончилась великой смутой. Противники клерикалов в XVIII веке и социологи в нынешние времена попытались изучить и оседлать данное совпадение; протестантство, стали говорить, обеспечило нравственную основу капитализма. Такое предположение больше не выглядит правдоподобным. Слишком уж много насчитывается капиталистов-католиков, и зачастую они добивались больших успехов. Франция и Испания в XVIII веке все еще считались важными торговыми странами, а в Испании наблюдались во многом такие же темпы роста капитализма, как в Великобритании, хотя позже испанцам суждено было отстать и увидеть спину британцев. Англия и Нидерланды обладали выходом в Атлантический океан, и выход в этот океан имели страны, в которых с XVI века наблюдался стойкий экономический рост. Однако такое объяснение все-таки выглядит далеко не полным. Протестантская Шотландия, находящаяся на севере Атлантики, долгое время оставалась отсталой, нищей и феодальной. Существовали еще многие отличия, отделявшие Средиземноморье и Восточную Европу от севера и запада, наряду с географическим положением также можно привести несколько причин разных темпов модернизации стран Европы. Прогресс английского и голландского сельского хозяйства, например, можно по большому счету объяснить относительной нехваткой плодородных земель в этих странах, а не чем-либо еще.

Социально-экономическая структура европейского востока до XIX века, по сути своей, выпала из западных процессов происходивших в Европе перемен. Историки предложили следующие объяснения хронического отставания данной части Европы: например, укороченный период занятия земледелием и не такие плодородные почвы, как те, что лежали дальше на западе, с самого начала послужили причиной скудной отдачи на посеянное зерно. Тем самым страны Восточной Европы изначально оказались в неблагоприятных экономических условиях на решающих ранних стадиях сельскохозяйственного роста. Обратите внимание еще и на рукотворные помехи. Заселение территорий там происходило в условиях постоянных нашествий агрессивных среднеазиатских кочевников, в то время как на южном направлении нависали Балканы и проходила граница с Турцией, в течение многих веков этот район служил театром военных действий из-за постоянных набегов и грабежей. В некоторых областях (например, в Венгрии) много бед принесли турки со своим гнетом, из-за которого многие районы жители вообще покинули.

В России, появившейся на месте Московии как раз в данный период истории, доля крепостных крестьян относительно остального населения значительно выросла. Власть помещика над своими крепостными значительно укрепилась за счет политики государства, направленной на ужесточение соответствующего права. Власть землевладельцев над арендаторами укреплялась и в остальных восточных европейских странах (Пруссию можно назвать одной из них). Причем дело даже не просто в монаршем потворстве аристократическим кругам, способным повернуть оружие против королевской власти, если постоянно не заниматься их умиротворением. Власть землевладельцев к тому же служила приводом экономического развития. Как обычно, то есть не в первый и не в последний раз, ход экономического прогресса сопровождался большой социальной несправедливостью; крепостничество служило механизмом обеспечения одного из ресурсов, необходимых для повышения плодородия земли. Речь идет о принудительном труде, оправдывавшем себя во многих других странах во все времена.

В результате происходит раздел Европы приблизительно по руслу Эльбы, и этот раздел в известной степени просматривается даже в наше время. К западу от этой реки простираются страны, эволюция которых к 1800 году привела к более открытым формам общественного устройства. К востоку от нее обосновались диктаторские режимы, под властью которых находились аграрные общества, где меньшинство землевладельцев пользовалось всей полнотой власти над в основном крепостным крестьянством. В этой области города не часто процветали так, как на протяжении многих веков процветали города Западной Европы. Восточноевропейские города представляли собой, как правило, обремененные неподъемными налогами острова урбанизации в океане аграрного хозяйства, куда не поступала из сельской местности рабочая сила, придавленная мертвой хваткой крепостничества.

На огромных пространствах Польши и России существовали разве что зародыши денежной экономики. Как раз между странами с неравномерным развитием проходила линия раздела Европы, воспроизводившаяся снова и снова на протяжении предстоящей европейской истории. Линии раздела просматривались к тому же через неформальные институции; например, через права и положение женщин, что всегда считалось вернейшим признаком прогрессивности цивилизации. Здесь можно провести еще одну линию раздела – между средиземноморской Европой и северной, которая должным образом продлевается и проходит между Латинской и Северной Америкой. На протяжении этих столетий где бы то ни было зафиксировано совсем немного формальных и юридических изменений; правовой статус женщин остался тем же, каким он был всегда, и только в конце текущего периода его стали ставить под сомнение. Как бы там ни было, предоставление настоящей независимости женщинам, в частности женщинам высшего сословия, на самом деле случилось в северных странах Европы. Уже в XV веке иностранцы обращали внимание на то, что англичанки пользовались невиданной более нигде свободой. Передовые позиции Англии в данной сфере никуда не делись, зато в XVIII веке просматриваются свидетельства того, что во Франции, по крайней мере, родовитая женщина могла пользоваться значительной реальной самостоятельностью.

Тут свою роль сыграло появление в XVIII веке нового стиля жизни высшего сословия, того, что пользовалось большей свободой проведения собраний, ограниченной в рамках августейшего двора, а также постепенно освобождающегося от религиозного и семейного обряда. В конце XVII века мы узнаем о мужчинах в Лондоне, проводивших встречи в кофейнях, и из таких собраний вырастают первые клубы по интересам. Чуть позже появляется понятие «салон», означавшее собрание для общения друзей и знакомых в гостиной приглашавшей их дамы. Изобретение таких собраний приписывают французам; некоторые салоны XVIII века служили важными центрами притяжения грамотных людей, а также свидетельствами того, что среди женщин считалось достойным и даже модным проявление интереса к интеллектуальным проблемам, а не только к религии. Когда любовнице Людовика XV мадам де Помпадур показали ее готовый портрет, она попросила пририсовать на нем книгу – трактат Монтескье по социологии под названием Défense de l’esprit des lois. Но даже когда женщины не претендовали на принадлежность к «синим чулкам», их салон и появление общества, независимого от двора, предоставляли им реальное, пусть даже ограниченное, убежище из заключения внутри собственной семьи. Наряду с церковными и профессиональными собраниями это были фактически единственные структуры, в пределах которых даже мужчины могли находить разнообразие общения и отвлечение от рутины.