Джон Робертс - Мировая история

Подобные представления могли выглядеть пугающими для буржуазии, но ничего особенно нового они в себе не содержали. Представления о равенстве очаровывали людей на протяжении всей их истории, и христианские правители Европы совсем без труда смогли расставить общественные атрибуты, основанные на кричащем имущественном неравенстве, согласовав их с атрибутами духовными. Причем в одном из религиозных гимнов верующие восхваляют своего Бога за то, что Он насытил голодного добротной едой, а богатого отослал прочь безо всего. В начале XIX столетия случилось так, что все социалистические идеалы вдруг приобрели некоторую перспективу воплощения в жизнь, связанную с идеей революции нового рода. Не стоит забывать об их широкой популярности у народа. Потребность во внедрении нового мышления возникла в тому же в силу прочих важных событий. Одной из причин можно назвать то, что с успехом либеральной политической реформы появилось понимание недостаточности юридического равенства, если оно выхолащивалось зависимостью от экономически сильного партнера или подменялось нищетой с сопутствующим невежеством. Вторая причина существовала еще в XVIII веке, когда несколько мыслителей увидели в больших несоответствиях богатства проявление иррациональности в мире, нуждавшемся в достойном (как они думали) регулировании ради сотворения максимального блага в максимальном количестве. Во время Французской революции кое-кто из ее мыслителей и агитаторов уже выдвинули требования, в которых последующие поколения разглядят социалистические идеи. Идеи эгалитаризма (равенства), как бы то ни было, обрели социалистический смысл в современном значении, когда начали сцепляться с проблемами новой эпохи социально-экономических перемен, прежде всего вызванных индустриализацией.

Тут часто требовалась большая проницательность, так как все эти изменения очень медленно проявлялись за пределами Великобритании и Бельгии, то есть в первой континентальной стране, степень индустриализации которой достигнет сопоставимого уровня. Все-таки они могли представлять такое большое отличие от традиционного общества, что даже слабые начала сосредоточения капиталистических финансов и производства не остались незамеченными. Один из первых мужчин, уловивший их потенциально очень мощные последствия для общественной организации, был французский дворянин по имени Клод Анри Сен-Симон. Его плодотворный вклад в теорию социалистического строя заключался в учете влияния на общество научно-технического прогресса. Сен-Симон считал, что научно-технический прогресс не только требовал плановой организации экономики, но и подразумевал (а на самом деле требовал) смены традиционных правящих сословий, по своим воззрениям остававшихся на аристократическом и сельском уровне, ведущими представителями новых экономических и интеллектуальных сил. Такие идеи оказали влияние на многих мыслителей (в подавляющем большинстве французов), их обсуждали вполне широко, чтобы в 1848 году напугать французские имущие сословия, представители которых решили, будто в Июньские дни они наблюдали некую «социалистическую» революцию. Социалисты по большей части отождествляли себя с традицией Французской революции и при этом изображали реализацию своих идеалов ее следующей фазой, поэтому неверное толкование этих идеалов вполне поддается оправданию.

В 1848 году на европейском перекрестке истории появляется брошюра, ставшая важнейшим документом в судьбе социализма. Ее навсегда запомнили как «Манифест Коммунистической партии» (хотя выпустили данную брошюру совсем под иным названием). По большому счету перед нами творение молодого немца еврейского происхождения (хотя крещеного) Карла Маркса, и с данного момента можно отделить предысторию социализма от его истории. Маркс объявил о полном разрыве с «утопическим социализмом» (как он сам его назвал) собственных предшественников. Социалисты-утописты ниспровергали промышленный капитализм потому, что считали несправедливым его политическое устройство; Маркс думал, что суть не в этом. По К. Марксу получается так, что убеждение народа в нравственной желательности перемен ни малейших надежд оправдать не сможет. Все зависит от траектории движения истории к фактическому и неизбежному сотворению в недрах индустриального общества нового рабочего класса, то есть безродных наемных работников новых промышленных городов, которых Маркс назвал промышленным пролетариатом. Этому классу, по Марксу, принадлежала революционная инициатива. История своим ходом способствовала пролетариату в накоплении революционной инерции и умонастроений. В истории сами собой созреют условия, в которых революция представляется единственным логическим выходом, и в таких условиях революция не может не увенчаться победой. Главный аргумент состоял не только в том, что капитализм виделся нравственной случайностью, а что он уже себя изжил и поэтому исторически обречен на погибель. Маркс утверждал, что в каждом обществе складывается собственная система прав собственности и классовых отношений, а в соответствии с ними формируется его частное политическое устройство. Действие экономических сил обычно выражается в политике. Они должны меняться под влиянием событий хозяйственного толка, определяющих конкретную организацию общества, а поэтому рано или поздно (и Маркс вроде бы ждал ее раньше) революция должна смести капиталистическое общество и все его формы точно так же, как капиталистическое общество уже смело со своего пути феодализм.

Карл Маркс много чего еще сочинил, но его экономическая теория выглядела мощным и вдохновляющим на свершения оружием, обеспечившим ему господство в международном социалистическом движении, появившемся в последующие 20 лет. Убежденность в своей исторической правоте служила революционерам великим тонизирующим средством. От своих классиков рядовые революционеры с радостью узнавали о том, что их дело, которому они взялись служить в силу самых разных побуждений в пределах от желания покончить с несправедливостью и до банальной зависти, теоретически обречено на триумф. Фактически теория Маркса превратилась в своего рода вероисповедание, хотя его приверженцы называли ее наукой. При всем его интеллектуальном потенциале в качестве аналитического инструмента марксизм сводится теперь прежде всего к популярной мифологии, опирающейся на видение истории, события которой показали, что деятельность людей ограничена необходимостью, так как их общественные атрибуты определялись методами развития производства, а также основывались на вере в то, что к рабочему классу относятся избранные люди, паломничество которых по всему несовершенному миру должно закончиться победоносным провозглашением справедливого общества, где железный закон необходимости прекратит функционировать. Социалисты-революционеры могли тем самым угомониться со своей уверенностью в научной неопровержимости аргументов в пользу непреодолимого продвижения к тысячелетию социализма, причем приверженность революционному активизму выглядит уже неуместной. Сам Маркс однозначно следовал положениям собственного учения, более тщательно, применяя его только к масштабным, радикальным изменениям в истории, которым простые люди бессильны сопротивляться, а не к деталям их развертывания. Не стоит удивляться тому, что по примеру многих великих мастеров он признал далеко не всех своих учеников: позже дошло до того, что он вообще открестился от марксизма.