Джон Робертс - Мировая история

Таким образом, американская политика формировалась под влиянием не одной только идеологии. Тем не менее долгое время господствовало заблуждение о случившемся в Китае крахе коммунизма и китайском покровительстве революционеров по всему миру, в том числе в далекой Африке и Южной Америке. Все прекрасно видели перемену в положении КНР на международной арене и продолжении начавшегося процесса. Но все-таки суть состояла в том, что Китай возродился в виде монолитной державы. В конечном счете не возрождение Поднебесной укрепило двойственность системы времен холодной войны, но зато оно начало сводить ее на нет. Сначала только в бывшей китайской сфере влияния вроде бы появились перемены в соотношении сил; изначально такой признак проявился в Корее, где китайские добровольцы остановили воинские контингенты стран Организации Объединенных Наций, и возникла необходимость рассмотреть целесообразность нанесения бомбовых ударов по КНР. Но укрепление авторитета Китая к тому же имело первостепенную важность для Советского Союза. Утратив роль одного из ведущих игроков двухполярной системы мира, Москве с 1960-х годов постоянно приходилось оглядываться на своих китайских соперников в Пекине.

Китайская революция явила собой одновременно отрицание и утверждение процесса европеизирования Азии. В Китае правила коммунистическая партия, провозгласившая идеи, считавшиеся исключительно европейскими по своему происхождению. Но своей откровенной конфронтацией сначала с Соединенными Штатами, а затем с Советским Союзом китайские коммунисты красноречивее всяких слов заявили о своем отрицании любых форм западного доминирования. И китайское общество, подвергнутое развязанным КПК политическим кампаниям, стремилось к обретению новых принципов организации, позволивших бы соединить старинные ценности со способами мышления и восприятия современности. Китайцы практически наравне со всеми народами Азии порывали с былым господством европейцев, но делали это под влиянием заимствованных у самого Запада атрибутов, будь то промышленный капитализм, участие народа в политической жизни, национализм или марксизм.

Народы Ближнего Востока тоже освобождались от европейского контроля, но способами, которых предыдущее поколение даже представить себе не могло. Факты жизнеспособности Израиля, наступления холодной войны и огромного повышения спроса на нефть коренным образом изменили политику стран Ближнего Востока после 1948 года. Израиль привлек к себе такое пристальное внимание арабов, какого никогда не доставалось даже Великобритании. На фоне ненависти к Израилю панарабизм приобрел хоть какой-то ощутимый смысл. Под предлогом несправедливости захвата земель, считавшихся арабскими, страданий палестинских беженцев и обязательств великих держав, а также Организации Объединенных Наций выступить от их имени арабские массы получили основания для великих стенаний, а их правители для объединения хоть на какой-то почве в отсутствие иных оснований.

Беда заключалась в том, что после поражения 1948–1949 годов арабские государства на некоторое время утратили желание открыто применять свои собственные вооруженные силы. Формального состояния войны никто не отменял, но в результате нескольких соглашений о прекращении огня удалось обозначить фактическую границу Израиля с Иорданией, Сирией и Египтом, которая сохранялась до 1967 года. В начале 1950-х годов продолжались пограничные инциденты и вылазки на территорию Израиля с египетской и сирийской стороны групп молодых партизан, набиравшихся в лагерях беженцев, но приток переселенцев, упорный труд и деньги из США последовательно укрепляли Государство Израиль. Ощущение постоянного осадного положения помогло народу Израиля навести порядок в политике своей страны; престиж партии, обеспечившей само появление этого нового государства, не подвергался ни малейшему сомнению, пока евреи обустраивали свою новую страну. На протяжении считаных лет они могли продемонстрировать огромный прогресс в освоении бесплодной земли, начавшей давать завидные урожаи, и основании новых отраслей промышленности. Пропасть между доходом на душу населения Израиля и доходом на душу населения густонаселенных арабских государств постоянно росла.

И эта пропасть служила большим раздражителем для арабов. Вся зарубежная помощь их странам не давала ничего похожего на достижения евреев в коренном изменении своей судьбы. В Египте, как самом густонаселенном арабском государстве, проблемы нищеты и неконтролируемого прироста населения стояли особенно остро. Рост поступлений и увеличение ВВП в 1950-х и 1960-х годах принесли большую пользу нефтедобыващим государствам, но одновременно из-за всех доставшихся им благ напряженность в отношениях между такими государствами зачастую только обострялась. Одновременно углублялись противоречия между различными арабскими государствами и различными слоями населения внутри их общества. В подавляющем большинстве нефтедобывающих стран власть принадлежала узким, богатым, иногда традиционным и консервативным, а иногда националистическим и ориентированным на Запад правящим верхушкам, как правило не проявляющим ни малейшей заботы о прозябающих в нищете земледельцах и обитателях трущоб перенаселенных соседних стран. Такое противоречие использовали активисты нового арабского политического движения, основанного в годы Второй мировой войны и названного партией Баас. Ее основатели попытались соединить марксизм и панарабизм, практически с самого начала от них откололись сирийское и иракское крылья движения.

У предводителей панарабизма накопилось слишком много спорных представлений, которые требовалось преодолеть, ведь идея, толкавшая их к совместному действию, происходила из ненависти к Израилю и Западу. Хашимитские королевства, названные Арабскими Эмиратами, а также европеизированные и урбанизированные государства Северной Африки и Леванта имели далеко расходящиеся интересы и следовали совершенно иным историческим традициям. Некоторые из них, такие как Ирак и Иордания, представляли собой искусственные образования, оформленные под диктовку европейских держав с учетом их интересов и пожеланий после 1918 года; некоторые выглядели общественными и политическими ископаемыми. Даже сам арабский язык во многих местах считался общим языком только в мечети (причем далеко не все говорившие на арабском языке люди исповедовали ислам). Притом что ислам считался звеном связи между многими арабами, на протяжении долгого времени этот факт практически не играл никакой роли; в 1950 году совсем немногие мусульмане говорили о нем как о воинственной и агрессивной вере. Зато с появлением Израиля сторонники ислама увидели общего врага, а с ним и общее дело.