Банеш Хофман - Альберт Эйнштейн. ТВОРЕЦ И БУНТАРЬ.

Профессор Ленард вновь появляется на страницах нашего повествования. Он получил Нобелевскую премию в 1905 г. — именно тогда, когда Эйнштейн так удачно воспользовался экспериментальными наблюдениями Ленарда над фотоэлектрическим эффектом. Отношение Ленарда к Эйнштейну граничило с обожанием. В 1909 г., например, он чрезвычайно экспансивно писал Эйнштейну, называя его «глубоким и дальновидным мыслителем» и признаваясь, что то письмо, которое Эйнштейн послал ему в 1905 г., с тех пор всегда лежит на его письменном столе. Но время и ход событий изменили Ленарда. Он стал одним из наиболее яростных хулителей трудов Эйнштейна; нападки с его стороны представляли особую опасность, поскольку исходили от авторитетного ученого. В кампании с другими учеными Ленард начал выступать против Эйнштейна на Конгрессе немецких естествоиспытателей в Бад-Наухайме в 1920 г. Нападки Ленарда носили антисемитский характер, но председательствовавший на сессии и предупрежденный заранее Планк сумел их в значительной степени предотвратить, хотя Ленард и Эйнштейн обменялись-таки резкими высказываниями в адрес друг друга. В будущем Ленард стал активным членом нацистской партии, и с годами его выпады против Эйнштейна становились все более яростными.　

Осенью 1920 г. Эйнштейн отказался платить свой взнос в еврейскую общину Берлина. В качестве объяснения он написал: «Не настолько я себя чувствую евреем, чтобы соблюдать традиционные религиозные обряды». Вместо взноса он предложил ежегодно добровольно вносить определенную сумму на благосостояние общины. А когда ему напомнили, что по германским законам каждый еврей наравне с представителями других вероисповеданий облагается налогом своей местной религиозной общины, Эйнштейн ответил: «Никого нельзя принудить стать членом религиозной общины. Слава богу, те времена уже давно канули в Лету. Я заявляю раз и навсегда о своем намерении не вступать ни в какую религиозную общину… Я останусь вне связи с какой-либо религиозной группой». Спор затянулся до февраля 1924 г., пока Эйнштейн не согласился стать членом общины. Он это сделал, придя наконец к выводу, что данный шаг будет означать признание им еврейской культуры, а не религии.　

Как только разнесся слух о предстоящей поездке Эйнштейна в Америку, на его имя стали непрерывным потоком поступать телеграммы от руководителей научных учреждений. Эйнштейна наперебой приглашали прочесть лекции, нанести визит, принять академическую награду. Эйнштейн уже выступал в 1921 г. с лекциями в Праге и Вене, и прием был восторженный, но ведь эти города входили во время войны в Австро-Венгрию — союзницу Германии. Визит в Америку открывал новую стадию в восстановлении прерванных войной связей. Америка воевала против Германии, но, несмотря на это, американцы встретили чету Эйнштейнов так горячо и радушно, что Эйнштейн был просто поражен. 2 апреля 1921 г. репортеры буквально набросились на Эйнштейна на борту корабля, с которым он прибыл в Америку. Его официально приветствовал — прямо как отличившегося на войне соотечественника — мэр Нью-Йорка. Президент Гардинг пригласил его в Белый дом… И в довершение всего естественность, безыскусность Эйнштейна пришлись очень по душе простым американцам. Его тепло принимали в академических кругах. Колумбийский университет наградил его медалью, Принстонский университет присвоил ему почетное звание. Эйнштейн прочел там четыре лекции для специалистов, и они в виде книги были опубликованы в переводе на английский язык издательством Принстонского университета под названием «Сущность теории относительности». Книга эта выдержала шесть переизданий и до сих пор популярна. В Принстоне был устроен прием в честь Эйнштейна, и там его попросили прокомментировать непонятные результаты нескольких экспериментов, вступивших в противоречие как с релятивистскими, так и с дорелятивистскими концепциями. Вот тогда-то Эйнштейн и произнес знаменитую фразу — свое научное кредо. Это высказывание Эйнштейна случайно услышал американский ученый — специалист в области геометрии — профессор Освальд Веблен, который, вероятно, и записал ее. Некоторое время спустя, а именно в 1930 г., в Принстонском университете было построено специальное здание Математического института, и тогда Веблен связался с Эйнштейном и получил от него разрешение высечь это изречение на мраморной плите над камином в общей гостиной факультета. Так и было сделано. По-немецки оно звучит следующим образом: «Raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist er nicht». Эту фразу можно перевести так: «Бог изощрен, но он не злонамерен».　

В ответе Веблену Эйнштейн объяснял свою мысль — он имел в виду, что Природа скрывает свои тайны в силу возвышенности, а не из коварства.　

На обратном пути из Америки Эйнштейн сделал короткую остановку в Англии, где был приглашен прочесть лекции в Манчестерском университете и в Кингз-Колледже [31] Кингз-Колледж — самостоятельное высшее учебное заведение в составе Лондонского университета. — Прим. перев. в Лондоне. Антигерманские настроения все еще были сильны в Англии, так что никто не мог поручиться, что на лекциях не возникнут инциденты. Эйнштейн читал по-немецки — это был язык врагов, и тем не менее лекции были восприняты с энтузиазмом. Он совершенно покорял слушателей обаянием своей личности, естественностью, простотой, чувством юмора, безукоризненным владением предметом, а также неизъяснимым ощущением величия, которое исходило от него и которого не могли скрыть даже его застенчивость и скромность. На всем протяжении пребывания Эйнштейна в Англии он встречал прием, достойный истинно великого мыслителя. Манчестерский университет присвоил ему звание почетного доктора. В Лондоне Эйнштейны были почетными гостями государственного деятеля и философа лорда Холдейна. И в его доме, и в других домах Эйнштейн встречался со многими представителями аристократии Великобритании. В целом надежды и Холдейна, и Эйнштейна оправдались — приезд Эйнштейна явно способствовал делу международного сотрудничества.　

В июне 1921 г. Эйнштейн возвратился в Германию, где вскоре после этого его имя было присвоено новой обсерватории: она стала называться «Башней Эйнштейна».　

Среди ученых, приезжавших в то время в Берлин для работы с Эйнштейном, был и молодой венгр Лео Силард, вместе с которым Эйнштейн запатентовал изобретенный ими холодильный аппарат. Мы и в дальнейшем еще услышим о Силарде.　

В марте 1922 г. благодаря усилиям прежде всего Поля Ланжевена (которому пришлось преодолеть сильное сопротивление людей, сохранивших враждебное отношение к Германии) Эйнштейн выступил в Париже в Коллеж де Франс. Он впервые читал лекцию во Франции, что уже само по себе говорит о том, сколь устойчивы последствия войны; не менее красноречивы предпринятые тщательные меры, призванные оградить Эйнштейна, если возникнет такая необходимость, от провокаций. Вот как вспоминает об этом Эйнштейн в письме, написанном в 1943 г.: «Именно [Вальтер] Ратенау [министр иностранных дел Германии] настоятельно посоветовал мне принять приглашение поехать в Париж — жест, по тем временам все еще считавшийся довольно рискованным». В Париже, где Эйнштейн встретился не только с учеными, но и с политическими деятелями Франции, он почувствовал, что его визит еще раз послужил укреплению международного сотрудничества. Кроме того, он с огромным удовольствием встретился со своим старым другом Соловиным — членом Академии «Олимпия».