Банеш Хофман - Альберт Эйнштейн. ТВОРЕЦ И БУНТАРЬ.

Была, правда, и радость, причем радость огромная. Но Эйнштейн работал, потому что не мог не работать. Он находился во власти неумолимых обстоятельств и был беспомощен перед ними. В 1950 г., выражая благодарность даме, которая прислала ему стихотворное поздравление с днем рождения (ему исполнился 71 год), он писал:　

«Чувство неловкости охватывает меня при неминуемом приближении дня рождения. Весь год Сфинкс пристально смотрит на меня с упреком; он вычеркивает из жизни все личное и причиняет мне боль, напоминая о Непостижимом. Затем наступает этот ненавистный день, когда любовь моих ближних доводит меня до состояния безнадежной беспомощности. Сфинкс ни на минуту не отпускает меня, и вот я мучаюсь угрызениями совести, будучи не в состоянии отплатить за всю эту любовь, ибо мне не хватает внутренней свободы и раскованности».　

По другому поводу Эйнштейн воспользовался иной метафорой. В 1945 г. он благодарил Германа Броха [47] Г. Брох (1886–1951) — австрийский писатель. — Прим. перев. , который прислал ему свою книгу о поэте Вергилии. Эйнштейн воспользовался образами из «Фауста», написав: «Я очарован вашей „Смертью Вергилия“ — и упорно сопротивляюсь ей. Эта книга ясно показывает мне, чего я избежал, когда продал и тело и душу Науке, — бегства от Я и Мы к Ней, к Науке».　

Он попытался описать свой метод мышления, говоря, что его существенной частью была «довольно неопределенная» внелогическая игра со «зрительными» и «двигательными» знаками, после чего нужно было «подыскивать с трудом» поясняющие их слова.　

Много ли можно из этого почерпнуть? Не становимся ли мы похожими на лишенных слуха людей, пытающихся понять симфонию? Вот, например, 19 марта 1949 г. в Принстоне состоялся симпозиум в честь 70-летия Эйнштейна. В нем приняли участие лишь несколько выдающихся ученых разных специальностей. В присутствии Эйнштейна они подробно излагали его достижения. Но наиболее яркое выступление получилось спонтанно, и оно было красноречивым именно в силу недостатка в нем красноречия. Среди докладчиков был лауреат Нобелевской премии И. А. Раби. Доклад был подготовлен им заранее, однако в ходе выступления Раби, казалось, вдруг осознал всю тщету попыток донести особую магию гения Эйнштейна даже до специалистов. Он остановился на полуслове, выражая жестами полную беспомощность, и, указав на часы у себя на руке, выпалил в благоговейном удивлении: «Все началось с этого!»　

Давайте теперь выслушаем Эйнштейна. 28 марта 1949 г. он написал письмо Соловину, поздравившему его с 70-летием. В письме, в частности, говорилось:

«Вам кажется, что я взираю на труд моей жизни со спокойным удовлетворением. Вблизи все это выглядит иначе. Нет ни одного понятия, в устойчивости которого я был бы убежден. Я не уверен вообще, что нахожусь на правильном пути».　

И в этом не было ни капли ложной скромности. Эйнштейн знал цену своей работе. Но ему была также известна недолговечность всех теорий. Кто мог знать это лучше, чем он, — ведь это он разрушил основы даже такого устойчивого здания, как теория Ньютона. Вспомним слова самого Ньютона, сказанные им в конце жизни:　

«Не знаю, кем я явлюсь миру; но самому себе я кажусь лишь мальчиком, играющим на берегу моря и время от времени забавляющимся тем, что находит более гладкий камешек или более красивую раковину, а великий океан так и непознанной истины простирается передо мной». В течение некоторого времени в конце 1954 г. Эйнштейн болел и был очень слаб. Он знал, что ему недолго осталось жить на этом свете. Не раз он говорил о смерти как об избавлении; например, в письме от 5 февраля 1955 г.: «Я теперь смотрю на смерть, как на старый долг, который нужно наконец заплатить». И все-таки ему пришлось перенести при жизни еще одно страшное горе. В марте 1955 г. умер его друг Мишель Бессо — тот самый Бессо, которому он выражал свою признательность в 1905 г. в конце статьи «К электродинамике движущихся тел». 21 марта 1955 г. Эйнштейн написал сыну и сестре Бессо:　

«Наша дружба возникла в студенческие годы в Цюрихе, где мы регулярно встречались на музыкальных вечерах… Позднее нас вело вместе Бюро патентов. Наши разговоры, когда мы вместе возвращались домой, были полны ни с чем не сравнимого обаяния… И теперь своим прощанием с этим удивительным миром он также меня немного опередил. Но это ничего не значит. Для нас, убежденных физиков, различия между прошлым, настоящим и будущим лишь иллюзия, пусть даже и устойчивая иллюзия».　

Бессо и в самом деле совсем ненамного опередил его. Всего через несколько недель прощаться с жизнью предстоит самому Эйнштейну. Однако пока этого не произошло, его ждали важные дела. Встревоженный гонкой ядерных вооружений, Бертран Рассел занимался в Англии подготовкой обращения, которое, как он рассчитывал, подпишет группа самых выдающихся ученых во всем мире. Это обращение предупреждало об опасности, угрожающей человечеству. Рассел обратился за поддержкой к Эйнштейну, и Эйнштейн с радостью откликнулся на его просьбу. 2 марта 1955 г. он написал о проекте Рассела Бору. Письмо начиналось так:　

«Не хмурьтесь! Это письмо не имеет ничего общего с нашей давней полемикой по физическим проблемам; скорее оно затрагивает вопрос, по которому наши мнения полностью совпадают». К концу письма звучат не менее откровенные слова:　

«В Америке все осложняется тем, что наиболее известные ученые, занимающие официальные должности и пользующиеся влиянием, едва ли проявят склонность к такой „авантюре“. Мое личное участие может привести к определенным благоприятным результатам за. границей, но не здесь, где я пользуюсь репутацией отщепенца (это относится не только к научным вопросам)».　

В длинном обращении Рассела — Эйнштейна, опубликованном уже после смерти Эйнштейна, прямо говорится: «Дилемма, стоящая перед нами, — мир или уничтожение?»　

Обращение подписали одиннадцать человек. Бора среди них не было. Он и ряд других ученых придерживались, возможно, более реалистичных взглядов, чем Рассел и Эйнштейн, обращение которых они склонны были считать бесполезной затеей. Эйнштейн же не мог промолчать, когда жить ему оставалось так немного. Обращение Рассела — Эйнштейна сыграло свою роль: в дальнейшем состоялось несколько международных конференций (в них принимали участие и ученые), которые сыграли не последнюю роль в попытках установить контроль за распространением ядерного оружия.　

Подписание этого обращения было последним действием Эйнштейна на общественной арене. В связи с седьмой годовщиной образования государства Израиль, наступавшей через месяц, Эйнштейна попросили подготовить текст обращения по вопросам культуры и науки, которое должны были транслировать в официальной части торжества. Вместо этого он попытался повлиять на мировое общественное мнение, затронув арабо-израильские отношения и рассматривая их в контексте поддержания мира на земле. Несмотря на плохое самочувствие, И апреля 1955 г. и вновь 13 апреля Эйнштейн провел беседу с официальными представителями Израиля. Позднее, в тот же день, 13 апреля, у него начались страшные боли в животе, появились и другие тревожные симптомы. В пятницу, 15 апреля, состояние Эйнштейна стало настолько плохим, что его положили в больницу. Он знал, что смерть его близка. Несмотря на боль, которую он испытывал, Эйнштейн ворчливо, но мягко заметил близкому другу: «Не огорчайся. Каждому когда-нибудь предстоит умереть». Он спросил у врачей, будет ли смерть его мучительна, но они затруднялись сделать какой-либо прогноз. Благодаря полученному в больнице лечению боли уменьшились. В субботу он попросил принести ему очки, а в воскресенье — свои расчеты и заметки для выступления в официальной церемонии в Израиле. Когда его дочь Марго, которая в то время находилась в той же больнице, привели к нему, она сначала не узнала его — настолько лицо Эйнштейна было бледно и искажено болью. Приехал из Калифорнии старший сын Эйнштейна. Приехал к Эйнштейну, чтобы провести с ним последние его дни и часы, и Отто Натан — экономист, близкий друг Эйнштейна и его поверенный.