Глеб Десятков - Легенды старого Оренбурга

— Господин Попов! — как-то обратился к нему один из офицеров кадетского корпуса. — Ну как можно так ходить? Бога побойтесь! На вас же смотрят не только наши кадеты, офицеры, на вас смотрит весь Оренбург! Смотрят и зубоскалят!..

— Э-э, батенька мой! — парировал эту тираду художник. — Что смотрят на меня — в том нет греха. Пусть смотрят! Грех, что зубоскалят! А зубоскалят по неразумению своему. Земля-матушка вразумила меня живописать, и воспринимаю науку ее я только через босы ноги. Обунь-одень онучи какие — враз от земли-матушки нашей в отрыве будешь, идей кормилицы лишишься!

Появление босого художника в стенах Неплюевского училища шокировало лощеных офицеров. Не раз обращались они к начальнику училища, настойчиво рекомендуя убрать художника-босяка. Тот долго упорствовал и терпел причуды даровитого живописца. Но однажды...

— Ваше превосходительство! — обратился дежурный офицер к генералу. — Господин Попов на занятия к кадетам соизволил не явиться! И это уже, как вы знаете, не первый раз. Не смею советовать Вашему превосходительству, но офицеры считают, что к нему пора принимать самые решительные меры. Он позорит корпус!

— Знаю... Принесите-ка заготовленный приказ, я подпишу его! И, господин штабс-капитан, пошлите за ним вестового, что ли. Пусть явится ко мне.

— Разрешите, Ваше превосходительство, я приведу его сам!..

Спустя некоторое время штабс-капитан возвратился в училище, но... без художника.

— Господин штабс-капитан! Я жду художника! Где же он, не застали его?

— Так точно! Никак нет-с... то есть, ваше превосходительство...

— Ну, что вы трясетесь? Что там еще случилось? Где художник?

— Они, ваше превосходительство, на почту вызваны... Там бумага из... от Петербургской Академии художеств пришла... Их Императорское Величество изволили... присвоили ему...

— Что там еще присвоили ему?

— Звание академика Императорской Академии художеств... Их Императорское Величество Высочайше соизволили грамоту поздравительную господину Попову прислать! Их Императорское Величество Академии художеств оказывает свое монаршее покровительство... Они, господин Попов, изволят сейчас явиться к вам!

Если б в этот момент потолок упал на голову господину генералу — он был бы в меньшей растерянности. Но помогла дворцовая выучка. Генерал медленно повернулся, подошел к столу, с него взял подписанный приказ об увольнении от места художника Попова, затем четко произнес: «Императору виднее, что делать!» — и разорвал бумагу.

Не могу ручаться за точность, что все произошло именно так, но увольнение от должности господина Попова тогда не состоялось. Так утверждает народная молва. А народ напраслину городить не будет! Да! Говорят, что генерал тогда офицеру в сердцах сказал: «Не всяк босой — душой и разумом кривой! Заметьте это, господин офицер!» — и выбросил в корзину порванный приказ.

Известно также и то, что в картинной галлерее(sic) Александра III находилась картина еще одного нашего земляка, когда-то работавшего в Неплюевском — картина Гарановича «Меновой двор в г.Оренбурге».

«Меновой двор в Оренбурге». С картины академика Академии художеств России Н. Н. Гарановича (из музея Александра III), работавшего в Неплюевском кадетском корпусе.

А там и смутное время подошло, когда брат на брата, сын на отца оружие поднял... Кадетов распустили, училище закрыли. Долго ли кадетский корпус пустым стоял, про то точно сказать не могу. Но однажды, это в двадцатом году было, густой, черный дым клубящимися столбами устремился к небу. С громкими трелями колоколов, поднимая облака пыли, пожарные линейки пролетали мимо обывателей в одном направлении — к 1-ому кадетскому корпусу. Казалось, что на пожар смотреть сбежался весь город.

— Подожгли домишко-то! — бросил какой-то бородач, опираясь на клюку. — Мстят большевичкам-то, видимо!

Правое крыло здания тогда выгорело дотла. Но толстенные стены выдержали напор огня и стояли непоколебимо. Огонь не взял их! В старину строить умели! Местами уцелели и межэтажные перекрытия. Позднее они-то и дали возможность заняться восстановительными работами. В тот год хлынул в Оренбург поток голодающих. На дорогах появились беспризорные дети-сироты. Позднее посчитали — их было 60 тысяч! Всех надо было где-то разместить, накормить. В спешном порядке приняли решение — восстановить огромное по масштабам города здание 1-го кадетского корпуса. Не хватало леса, гвоздей, не было стекла и других строительных материалов. Подступившие холода вынудили отказаться от полного восстановления здания. Заделали проходы на верхние этажи, восстановили только первый. К ноябрю 1921 года здесь был развернут третий детдом. Первый разместили в здании бывшей мужской гимназии, второй — в женской. А всего их в городе было семь.

Подвал «неплюевки» отвели под баню. Здесь мыли поступавших оборванцев, каждому определялась кровать и комплект чистого белья, перешитого из солдатского обмундирования.

— Элементарный уход и питание, — вспоминал в те годы один из журналистов, — быстро сделали свое дело — в здании зазвучал детский смех! Но однажды ночью в детдоме грянула «буза» — нечто вроде бунта. В причинах многоголосого мальчишечьего гама и истерического плача девчат долгое время было невозможно разобраться. Попытки их успокоить успеха не имели. Но постепенно разобрались в чем дело: на верхних этажах и по темным коридорам бродят «привидения»... Стучат, воют страшно! Воспитатели сбились с ног, как могли, успокаивали перетрусивших пацанов. Им было сказано, что сейчас же по всем этажам, где только можно будет пройти, пойдут взрослые. А на следующий день в детдоме будет дежурить вооруженная охрана. Работники детдома поднялись на второй этаж и обнаружили, что полуоторванная жестяная обшивка оконных карнизов даже при легком дуновении ветра издавала различные звуки, на которые днем никто внимания не обращал. «Буза» началась в комнатах девчат, когда кто-то из шутников-пацанов «по секрету» девчонкам сказал: «Слушайте внимательно! Ночью наверху привидения бродят да в двери стучат!» А на прощанье «ухнул» в коридоре под их дверью...На следующий день к вечеру напряженность вновь стала нарастать — девичья половина грешила на проделки бывших кадетов, не пожелавших мирно расстаться с привилегиями, отнятыми у них революционными событиями в нашем крае. К перепуганным детям пригласили местного педагога и весельчака-балагура сторожа Фокеича. Своими рассказами о прошлом Оренбурга, о духах, привидениях и прочей чертовщине они должны были успокоить перетрусивших бунтарей...