Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Не знаю, насколько легко дону Патрисио было излагать все это бывшему подчиненному, но выслушать ответ, думаю, было тяжко: дескать, мой генерал, дело не в деньгах и не в постах, дело в достоинстве парагвайцев; мои люди доверили мне защищать нашу национальную честь, которая не продается. Правда всегда одна. Но если вы, сеньор Эскобар сейчас встанете в наши ряды, я немедленно сдам вам командование.

От лестного предложения генерал, конечно, отказался, пояснив, что (сам понимаешь, дружок) лично решать такие вопросы не вправе, но все, слово в слово, передаст генералу Кабальеро, - и когда он, вернувшись в Асунсьон, доложил о результатах, в ставку Pa’i Lolo, не спеша двигавшегося на столицу, обрастая новыми людьми, отправился сам дон Бернардино.

Эта встреча состоялась уже в десятке миль от столицы, причем от начала ее до конца майор стоял навытяжку, отказавшись сесть в присутствии своего кумира. А кумир, общепризнанно сдержанный и правдивый, объяснял все, как есть. По шпаргалке сеньора Баррейро. Ты должен понять, майор, целью нашего восстания был только компромисс. Бразильцам нужен баланс сил, они требуют, чтобы тварь Ховельянос остался на посту, а преемником его стал ворюга Гилл. Мы не можем воевать с Империей, которая защищает нас от Аргентины. Это нужно принять. Тем паче, нас допускают к власти, то есть, к деньгам, и теперь следует ждать лучших времен. Так что, перестаньте дурить, молодой человек, набирайтесь опыта, - а генералом будете уже завтра.

Ответ известен дословно. «Я поражен, генерал Кабальеро. Я никогда бы не подумал, что мой командир и мой герой, шесть лет сражавшийся за честь нашей Родины, начнет играть в такие сомнительные игры. Разумеется, я отказываюсь. Но я предлагаю вам то же, что предложил генералу Эскобару. Нет, ему я предлагал, а вас прошу - оставайтесь с нами, примите командование над этой большой армией, и мы защитим святое дело народа, у которого жулики и воры похитили два кредита, обрушив его в нищету. Я уверен, что бразильцы не станут вмешиваться, потому что я не выступаю против них».

И еще много слов прозвучало на этой встрече, однако вернувшись в Асунсьон, дон Бернардино подвел итог: «Это очень хороший мальчик, честный мальчик, но его придется бить. Чтобы бить его не пошли бразильцы». К исходу следующего дня правительственные войска во главе с генералом Серрано, счастливым от того, что стал-таки военным министром, выдвинулись на подавление, не сомневаясь в победе, а 24 апреля дон Эрман, разбитый вдребезги у города Луке, бежал с поля боя, бросив пушки и даже личный штандарт.

Уже к вечеру первые разъезды Pa’i Lolo появились в пригородах столицы, а сам майор направил генералам письмо с извинениями, но: «уверен, что правда на моей стороне». Еще одно письмо пошло послам: на власть не претендую, намерен всего лишь «очистить страну от мародеров». Поэтому прошу не препятствовать.

На какой-то момент возник вакуум власти. Президент и министр финансов вновь побежали в бразильскую амбасаду, однако сеньор Гондим дал им понять, что разгребать за них грязь не намерен, и выделив, чтобы подбодрить, роту бразильских солдат в охранение, велел, черт побери, править страной. Отказа не предусматривалось, а поскольку глава государства совсем скис («Единственным его действием было полное бездействие, постыдная импотенция», - пишет Хосе Инфвран), впрячься пришлось сеньору Гиллу. В его кабинете постоянно шли консультации, и к полуночи пришли к согласию: на основании договора с Империей просить сеньора Гондима «спасти молодую демократию».

Посол не возражал. Его личная охрана, - общим числом более трех тысяч штыков и сабель при орудиях, - получила приказ. Майору Моласу послали ультиматум: или он отводит свои подразделения в Луке, или имперские части атакуют. Это было более чем серьезно. То есть, напугать Pa’i Lolo было невозможно ( «Что такое страх? Я не знаю, что это такое!»), - однако речь шла о судьбе восьми сотен бойцов, и майор не стал безумствовать. Он, как велели, отошел в Луке, а вскоре подписал капитуляцию (офицерам – отставка с пенсионом, солдатам амнистия) и уехал в изгнание. Напоследок передав «людям, которых я чтил, как отцов», что отныне «не уважает их, и не будет уважать никогда».

Генералы, впрочем, не обиделись. Более того. Когда пришедший в себя Ховельянос с полного согласия министра финансов и при полном же («Это ваши внутренние дела!») равнодушии посла объявил лидеров мятежа в розыск, по требованию «стариков» все военные, включая майора, получили амнистию и даже мелкие гражданские должности. В силе осталось только распоряжение о поимке неприятного всем Сирило Риваролы, но тот вновь удалился в имение, откуда его малыми силами выковырять не представлялось возможным, а организовывать специальную экспедицию денег не было.

Как принято считать в парагвайской историографии, эти события знаменовали окончания «La era del Caos». Что, в общем, правда: хотя хаоса впереди было еще немало, однако безвременье, в самом деле, завершилось. Люди, пришедшие к власти, как минимум, знали, чего они хотят. Лишним в раскладе оставался только все еще законный президент Ховельянос, свергать которого силой дон Гондим не изволил разрешить. Однако это уже было чистой формальностью. 25 ноября, после нескольких месяцев прозябания в роли ширмы, узнав, что министры хотели бы через три дня заслушать отчет об источниках его благосостояния, дон Сальвадор подал в отставку по состоянию здоровья и отбыл в Байрес, где и прожил остаток жизни в приятном статусе мелкого рантье. Главой же государства, чуть раньше, чем положено, но по всем понятиям стал Хуан Баутиста Гилл.

И вновь, и еще раз, всем, кто спрашивает: зачем так подробно про послевоенный Парагвай, разрушенный и почти на век отброшенный на обочину истории? А именно затем. Чтобы посмотреть как тяжко и страшно выбираются из глухой, беспросветной ямы те, кто потерял свою страну, оставшись только с территорией, - при условии, конечно, что хотят выбраться, не останавливаясь ни перед чем. Без идеалов, просто выкарабкаться. Других таких лабораторно чистых примеров я не знаю…

Итак, lopistas оказались у руля. Полностью и безоговорочно. Это, разумеется, не означало, что вернулись времена Лопесов, - какое там, без экономики, без промышленности, почти без сельского хозяйства и практически без мужского населения, притом, что все взрослые мужчины так или иначе кормились от распила кредитов? И все же: в отличие от шибко либеральных «аргентинцев», они твердо осознавали, что политикой можно заниматься лишь на хоть каком-то фундаменте, а пока его нет, приоритеты совсем иные, общую же их программу, - вернее, видение ситуации, - сформулировал президент Гилл, выступая в Народном Клубе, перед «всем Асунсьоном», кроме либералов.