Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

В общем, смена бразильского караула состоялась успешно, а вот ситуация в стране складывалась так, что все предыдущие проблемы теперь казались цветочками. Как-то выживали только чиновники, офицеры, нацгвардейцы и их родня, уже солдаты служили за питание, форму и ночлег, школа и больница закрылись, в Конгрессе воровали мебель, в министерстах люстры. Репутации у правительства уже не было никакой, его ненавидели даже либералы, не попавшие к кормушке, о временах Лопеса вспоминали, как о «светлых днях», а хоть как-то разрядить обстановку у властей не было ни умения, ни денег. То есть, деньги-то были, но уже свои, а свои на пустяки не тратят. Во всяком случае, без крайней надобности, которой нет. Так полагало правительство, и это было ошибкой. В некоторых ситуациях жадничать вредно для здоровья...

Для начала небольшое (или большое, как получится), но необходимое напоминание. Страны не было. Ее только предстояло пересоздавать. И политиков не было. Были группировки с очень мутным пониманием ситуации, - lopistas и legioneros, - рыхлые, крикливо склочные, разделенные на фракции, лидеры которых люто конкурировали, - и только ожесточенная борьба группировок обеспечивало их временное внутреннее единство в дружбе против общего врага.

Тем не менее, наброски идеологий, конечно, имелись. «Лописты» хотели, прежде всего, навести порядок по тем единственным лекалам, которые знали, «легионеры» же (экс-эмигранты) предполагали поскорее построить на пепелище что-то новое. Неважно что, главное, чтобы как в Аргентине, которая в их кругу считалась «Эуропой». Естественно, legioneros ненавидели «реакционных» lopistas, а те отвечали им взаимностью, ненавидя, как «предателей», прибывших в обозе оккупантов. Хотя, конечно, все было крайне зыбко, очень многое зависело от денег, и часто случалось так, что «лопист», получив от «легионеров» вкусную должность, менял взгляды. Однако денег и должностей на всех не хватало, и это обеспечивало устойчивость «партий».

При этом, если у «легионеров» (они же либералы) ярких фигур не было (вернее, гениями считали себя все), то в «бразильской партии» ситуация сложилась иная. Безусловный ее костяк, офицеры, прошедшие ад войны, пользовались авторитетом: угнетенное поражением общество очень уважало тех, кто сделал все, что мог. Однако «легендарные» в политике не разбирались совсем, а до мысли править самостоятельно еще не доросли, хотя кое-кто, посматривая на соседнюю Боливию, уже начинал подумывать. Однако только-только начинал и только-только подумывать. Так что, ориентировались на гражданских.

Первым «чертиком из табакерки», начавшим выстраивать какую-никакую политику был, как известно, Сирило Риварола, однако удержаться он не смог, ибо был чужим для обоих лагерей. Ибо, хотя и «диссидент», но не эмигрант, а кроме того, воевал за «тирана», но будучи офицером и неплохо повоевав, перебежал к бразильцам. Так что, особой опоры, кроме прикормленных клиентов, в Асунсьоне (остальной Парагвай ничего не решал) не имел, почему и наладил тесный контакт с сеньором Гиллом, которого всячески прикрывал, не замечая, что у министра финансов амбиции никак не меньше, чем у него самого. Поэтому его свержение, одобренное послами стран-победительниц, никого не огорчило, а его возвращения никто не хотел.

А вот с сеньором Гиллом – иное дело. Конечно, тоже как бы «предатель» (попав в плен, пошел на сотрудничество с интервентами). Но только «как бы», потому что в начале войны вернулся из Байреса, не примкнув к эмигрантам, честно служил военврачом, был взят в плен на поле боя и освобожден под честное слово, которое в XIX веке считалось бесчестным нарушать. Умный, образованный, волевой, - казалось бы, всем хорош, - но слишком откровенно рвал из казны под себя, а кроме того, устранив Риваролу, попытался подмять все под себя.

Правда, не срослось: либералы сыграли на опережение, а противостоять дон Хуан Батиста не смог, - единственный генерал, на которого он мог опереться, родной брат Эмилио, при Лопесах служил по интендантской части и авторитета среди ветеранов не заработал, - и потому, уже сидя в изгнании, стремился заочно прикормить «легендарных». Однако не очень получалось: хотя кое-кто (например, генерал Эрман Серрано), завязал с ним, переписку, но позиция большинства героев все еще определялась словом Кабальеро, которого назначил сам Марискаль. Дон же Бернардино после известной беседы в кабинете виконта Параньоса полностью подпал под влияние Кандидо Баррейро.

Вот тут, казалось бы, странность. Ведь бывший посол в Лондоне, хотя и не эмигрант, но еще хуже: невозвращенец. К тому же, приложил руку к тому, что Парагвай так и не получил донельзя нужные мониторы, а выделенные на них средства в изрядной мере присвоил. То есть, откровенно работал на Империю в годы войны, - в связи с чем, Грегорио Бенитес, как мы помним, публично обвинил его в бесчестности. Генерал же Кабальеро с предателями был крут. Позже стал куда мягче, но сразу после войны даже руки им не подавал.

Загадка, да, - и нет у нас ни намека о содержании разговора, прочно связавшего двух таких разных людей. И мемуаров ни рано умерший дон Кандидо, ни доживший до почтенных седин дон Бернардино не оставили. Догадываться можно разве что по коротким поминаниям в письмах и речах Кабальеро, но если собрать это немногое вместе, какой-то намек на понимание складывается.

Насколько можно судить, в отличие от Грегорио Бенитеса, посла во Франции, - своего соученика и когда-то друга, бившегося за Парагвай на дипломатическом фронте, - Кандидо Баррейро, здраво просчитав ресурсы сторон, после провала «рывка к морю» пришел к выводу, что теперь Марискаль обречен. А потому нацелился не на «Все для фронта, все для победы», но на будущее. Дабы после войны Парагвай не исчез с карты мира, поглощенный Аргентиной, а получил шанс. Исходя из чего, осознанно сделал ставку на Англию и Бразилию, раньше всех предложив им сотрудничество, и поставил перед собой задачу не допустить, во-первых, превращения страны в «новую Боливию» с ее постоянными переворотами, во-вторых, установления диктатуры, при которой все финансы страны находились бы под контролем только одной группировки. Далеко не бескорыстный, он полагал, что контроль и учет все-таки важны, и потому, в отличие от Риваролы и Гилла, не считал демократию нонсенсом.

В будущем все это, разумеется, было чревато конфликтами, однако к концу 1873 года о будущем никто не думал. Абсолютная вседозволенность потерявших всякие берега либералов, сделавшая их ненавистными подавляющему большинству населения столицы (где, повторюсь, и делалась политика), создала «лопистам» условия для прихода к власти. Эта цель их сплотила, а в лидеры силою вещей выдвинулся сеньор Гилл, использовавший высылку в Бразилию для наведения полезных знакомств в Рио. Тем паче, что свою долю от «первого британского займа» инвестировал средства в экономику Империи, купив три плантации, и в подарки нужным людям, а сеньор Баррейро деньги, оставшиеся от мониторов, хранил не в бразильских банках, а в далеком лондонском «Barrings».