Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Однако не хлебом единым. Торжественно перерезали ленточку в Университет, плохонький, но настоящий, с немецкими и английскими преподавателями, дал первые спектакли Национальный театр, - и так далее, вплоть до реконструкции железной дороги. Открылся и Национальный банк Парагвая, - и расходование денег, отныне хранившихся не в сейфе министра финансов, как при Гилле и Барейро, и не под кроватью у президента, как во времена Ховельяноса, стало прозрачным. Пусть только для своих, но хотя бы для кого-то, - причем, денег стало больше, и главное, эти деньги были не заемные, а свои.

Откуда? А вот именно это имел в виду президент Кабальеро под «казалось неправильным». Он, как и большинство его ровесников (мнения офицеров помоложе генералы не спрашивали), полагали идеалом «государственный социализм», созданный Франсией и развитый Лопесами, при котором они выросли и который считали справедливым. Однако восстановить уничтоженное было категорически невозможно, - ни людей, ни денег, ни ресурсов, хозяйство натуральное, сборы минимальны, а набирать кредиты под проценты за кордоном крайне нежелательно.

Значит, - в общих чертах указывала «Синяя тетрадь», - необходима полная приватизация государственных земель, 95% всего земельного фонда. Эмигрантам – бесплатно, сколько пожелают, остальное – по бросовым ценам всем, кто готов налаживать сельское хозяйство, в том числе, и иностранцам, кроме бразильцев и аргентинцев. Чтобы нерентабельные пустоши обрели хозяина, готового вкладывать в них деньги ради прибыли и платить налоги не натурой, а в звонкой монете. Естественно, с обязательством выращивать то, что полезно государству, не переориентируя пахотные земли под застройку.

С исторической точки зрения, это «заклание священной коровы», ставящее точку на всем, что отличало Парагвай от «цивилизованного мира», было неизбежным. Об этом подумывал Гилл, это планировал Баррейро, - но сделать этот шаг, вот ведь ухмылка Судьбы, выпало именно президенту Кабальеро, считавшему его, как писал он Эскобару, «величайшей трагедией нашей страны, обещающей в будущем много скверного», но понимавшему, что иного пути у Парагвая, если он хочет выжить, нет. Так что, в начале 1883 года большая распродажа началась, и очень скоро около 20% государственных земель стали частными. Правда, действующие фермы не трогали, но обширные угодья, где возились со своими огородами сквоттеры, переходили во владение всем желающим, - в первую очередь, компаниям из США и Великобритании. Ну и, конечно, чего греха таить, «своим людям», то есть, ветеранам войны. Тем, кто прошел с Лопесом весь путь, дон Бернардино давал «зеленый свет» вне зависимости от званий, хоть полковнику, хоть сержанту.

Ну и, по ходу, - то самое «не очень понятно», - в соответствии с пунктами «Синей тетради» смягчали режим. Для начала преобразовали Народный клуб, куда не lopistas хода не было, в клуб «Свобода», место для дискуссий всех, кто имел что сказать и желал высказаться, хотя бы и критически, будь это хотя бы и подпольные либералы. Самых говорливых, но не оголтелых, отмечали, и когда через пару месяцев прошли выборы в Конгресс, им не помешали ни участвовать, ни избраться, ни организовать оппозиционную фракцию, а после выборов объявили и общую амнистию, открывшую дорогу домой всем участникам предыдущих мятежей, включая даже убийц Гилла. Ну и, вишенкой на тортик, появилась газета La Democracia (редактор - Игнасио Ибарра, герой войны и адъютант Кабальеро), лютый официоз, конечно, но предоставлявший трибуну всем, кто не звал к топору.

Все это, с одной стороны, оздоровило атмосферу, сведя к нулю неизбежные в ином случае заговоры, но, вместе с тем, создало новые сложности, в «Синей тетради» уже не предусмотренные. Слишком много активных персон с солидными группами поддержки лелеяло амбиции, слишком много эмигрантов вернулось, ничего не забыв, слишком много молодежи из «хороших семей» считало себя взрослыми, умными и знающими, как надо, - и всем им весьма и весьма сочувствовали в Аргентине. Так что, к исходу своей каденции президент Кабальеро столкнулся с нешуточной проблемой: вовсю играя на огрехах властей, особенно в плане распродажи земли и коррупции, оппозиция (то есть, все, кто не имел доступа к кормушке), наращивала влияние в Асунсьоне.

В итоге, все шло к тому, что 15 ноября 1886 года, в день выборов нового Конгресса, которому предстояло избрать нового президента, оппозиция окажется в большинстве, и следовательно, генералу Эскобару, естественному преемнику Кабальеро, ничего не светит. Но вот ведь беда: через неделю помещение, где до официального, - на первой сессии нового созыва, - подсчета хранились опечатанные мешки с почти 5 тысячами бюллетеней, непонятно с чего сгорело дотла.

Что делать, не знал никто, переносить сессию запрещала Конституция, где дата 25 ноября фиксировалось отдельной статьей поэтому решать пришлось президенту, и президент приказал участковым комиссиям (сплошь ветераны, раненые, контуженные, короче говоря, люди чести, которые не обманут) восстанавливать протоколы по памяти, а в результате, по итогам голосования в сформированном по памяти Конгрессе главой государства был объявлен Патрисио Эскобар. Что, как все понимали, неофициально означало строго-настрого запрещенную той же Конституцией вторую каденцию дона Бернардино…

Избрание (если это можно так назвать) Эскобара, естественно, накалило страсти. Оппозиция, - и либеральная, и просто не вписавшаяся в созданную Кабальеро «систему военного контроля», - вопила о диктатуре, о «возвращении тиранов», на что власти, однако, никакого внимания не обращали. Сколь бы крамольные речи ни звучали в клубе «Свобода» и сколь бы яростные статьи ни публиковала La Democracia, дон Бернардино смотрел на все это сквозь пальцы, - ибо, как ни парадоксально, «возвращать тиранию» не собирался. Сложно сказать, почему, - скорее всего, по итогам многолетнего общения с Барейро, - он не стремился к личной власти, напротив, планировал передать полномочия гражданским политикам, но не раньше, чем созреют условия.

А условия зрели. 10 июля 1887 года актив оппозиции, - очень разношерстная публика: экс-легионеры, штатские lopistas, считавшие себя обиженными, бойкая молодежь, вернувшаяся с учебы из Байреса, - объединился в Демократический центр, зародыш будущей Либеральной партии. Без особой программы, но с конкретными требованиями: свободных выборов, прекращения продажи государственных земель, гражданского контроля над армией и пресечения коррупции, а также «осуждения страшного прошлого, полной открытости страны и привлечения капиталов из братской Аргентины».

В подавляющем большинстве стран тогдашней Латинской Америки такой демарш кончился бы разгонами и арестами, однако Кабальеро ответил иначе: после месяца встреч и консультаций, 11 сентября, на политической арене Парагвая появилась Национальная Республиканская ассоциация «Колорадо» (не путать с уругвайской) или, как ее еще называли, «партия порядка и развития». Манифест о ее создании и программу, - «республиканская, аграристская, народная и демократическая, основанная на уважении к памяти Маршала Лопеса», - подписали не только генералы Лопеса, но и все, кто разделял их мнение, что спешить не надо, включая наиболее спокойных либералов и даже нескольких бывших легионеров.