Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

На что, однако, последовал знаменитый ответ: «Я предпочитаю оставить своих детей бедными, но с Родиной и честью, а не богатыми, но без чести и Родины». И вот тогда-то возник клуб, названный в честь Гумерсиндо, - а 25 ноября братья, заняв с отрядом из 80 «кентавров» городок Коронилья, зачитали манифест: дескать, «мы, белые, наследники Артигаса и Орибе, - оружие народа против власти, чуждой для народа и унижающей народ».

Иначе говоря, информация к размышлению: терпэць урвався, смело мы в бой пойдем, - но пока что в виде декларации, ибо выступление не было подготовлено. Поэтому после нескольких мелких, почти без крови стычек, правительством всерьез не воспринятых (военные в переписке усмешливо именовали события «чиринадой», то есть, «кукареканьем»), 8 декабря братья перестали резвиться и ушли в Бразилию, напоследок сообщив, что «революция только начинается».

В Бразилии дело пошло. Семью Саравиа там уважали и бывшие соратники, и бывшие противники, тем более, что рассматривали как противовес сидящим в Байресе «белым политикам». Так что, нашлись и деньги, и оружие. Сделав базой дикие места близ границы, Апарисио направил Чикито в Байрес, общаться с Хунтой насчет координации и дальнейших планов.

Там, ясное дело, к «дикарям» относились настороженно, как и ЦК, ибо имели своих военных лидеров, полковников Хосе Нуньеса и Диего Ламаса, сделавших карьеру в аргентинской армии, - но без Саравиа в «четырех департаментах» никто бы не пошевелился, поэтому и поговорили, и даже утвердили Апарисио командующим революционной армии. Но все-таки для присмотра и правильной ориентации назначили «политрука», - видного политика Дувимиозо Терра.

Начинать договорились 5 марта 1897 года, и на рассвете назначенного дня 383 «кентавров» Апарисио, не очень хорошо вооруженных, но рвавшихся в бой, перешли северную границу Уругвая, - одновременно легендарными «Двадцатью Двумя» полковника Ламаса, перешедшими южный кордон и сразу получившими пополнение (700 бойцов), а вскоре привел еще 517 всадников и полковник Нуньес, - так что 17 марта, столкнувшись с правительственными войсками, в том числе, двумя батальонами егерей, инсургенты, к собственному удивлению, одержали серьезную победу при Трес Арболес.

А вот северной колонне не повезло: 19 марта, сойдясь с карателями Хасинто Муниса, «белого», но кровного врага семьи Саравиа, она проиграла, и в этом бою погиб Чикито. Проигрыш, впрочем, не был фатальным, - мелкая стычка, не более, - и 28 марта, когда северная и южная колонны объединились, армия стала вполне внушительной. Правда, подчиняться полковникам генерал Саравиа отказался, а «докторишку с редким именем» вообще слушать не пожелал, и в итоге, решили действовать раздельно.

Однако в ставке Апарисио остались несколько молодых интеллектуалов, восходящие звезды «белой политики», не пожелавшие подчиняться старшим, типа храброго и очень образованного Эдуардо Асеведо Диаса, ставшего личным секретарем caudillo, они устроили небольшое Политическое бюро, и теперь вождя «кентавров» уже не получалось рассматривать только как грубую силу. Байресской Хунте появилась альтернатива.

А боевые действия тем временем продолжались. Правительственные войска, спасибо железной дороге, передвигались прытко, и конечно, были куда лучше вооружены, но и повстанцы уже не надеялись на пики: имелись у них и Максимы, и Винчестеры, и Ремингтоны, правда, строго-настрого запрещенные к владению указом еще 1876 года, но в «белых» департаментах этот дурацкий указ не то, что не исполняли, а просто отказывались понимать, тем паче, что до Бразилии рукой подать, а там закупиться нетрудно.

Так что, дело шло с переменным успехом, и теперь уже «полковникам» не шибко везло, зато парням Саравиа наоборот: они заняли немаленький «красный» город Ривера, удивив население учтивостью, и вскоре в ставке «белого» главкома появились люди из Монтевидео. От имени Хосе Батле «красные демократы» заверяли в полном понимании требований повстанцев и обещали добиться от «коллектива» прекращения братоубийственной войны.

Кстати сказать, в полном смысле слова «братоубийственной» - правительственными войсками командовал полковник Базилисио Саравиа, родной брат вождя «революции», единственный из семьи образованный, в свое время, учась в Монтевидео, так зауважавший прогресс, что записался в «красные», на что семья отреагировала с удивлением, но без гнева (родная кровь все же, куда денешься?) и когда вскоре переговоры таки начались, братья ежедневно встречались, дружески беседуя и оплакивая Чикито, которого оба любили.

Переговоры продвигались сложно. Аргентинские сидельцы требовали министерских постов, командных должностей и прочих печенек для «конкретных персон», и «белые политики» пытались шантажировать «красных» продолжением войны, - однако от них уже мало что зависело: «кентавров» все эти мелочи мало волновали. Мнение эмигрантов интересовало их в последнюю очередь, и мнение городских чистоплюев, пытавшихся их подкупить, тоже.

Так что, когда «политрук» Дувимиозо Терра, давно уехавший в безопасный Байрес, согласовав решение Хунты с ЦК Национальной партии, прислал телеграмму о прекращении переговоров в одностороннем порядке, генерал Саравиа отправил в Монтевидео собственную «молнию»: «Эта армия и есть партия, и она игнорирует все заявления сеньоров из Монтевидео и Буэнос-Айреса», после чего Хунта объявила о самороспуске, а ЦК, вытеснив конструктивную, но теперь уже представлявшую только себя оппозицию, сформировали люди генерала.

Между тем, Монтевидео бурлил еще с весны. От правительства требовали мира даже те, кто мира, в принципе, не хотел, но видел в мире шанс потеснить олигархию, считавшую себя выше тех, кого как бы представляла. Само собой, возглавили разношерстную оппозицию «красные демократы», понимающие, что при полном контроле «аристократов» в избиркомах и силовых структурах им, пусть и популярным, ничего не светит, и уровень ожесточения рос.

Не говоря уж о прессе, забывшей о всяких приличиях, и о постоянных митингах, градус начинал зашкаливать, и 21 апреля некий Хуан Рабекка, экзальтированный студентик 17 лет от роду, подкараулив президента Идиарте у дворца, попытался в него выстрелить, но был обезоружен. Парнишку повязали, доставили куда следует, допросили. Сам крайне перепуганный, он талдычил что «человека-войну необходимо убрать, чтобы страна стала счастливой», категорически отрицал сговор хоть с кем-то, разъяснил, что старенький пистолет купил в антикварной лавке, продав книги, и после следствия был осужден на 5 лет тюрьмы, поскольку медики, освидетельствовав, констатировали «нервическую лихорадку».