Адам Бромке - Коммунистические государства на распутье

Учитывая подобный характер руководства СЕПГ, Хрущев Решил предоставить восточногерманским коммунистам некоторую внутреннюю автономию, и сделал он это, вероятно, без каких бы то ни было сомнений. Больше того, из имеющихся Материалов можно заключить, что сам Хрущев оценивал положение. сложившееся в Восточной Германии, в высшей стегни реалистически. Советский лидер, видимо, отлично понимал, что хотя у него достаточно силы для смешения Ульбрихта в любую минуту, однако контроль восточногерманского босса над партией и государственным аппаратом был таким, что Хрущев не мог снять его, не рискуя подорвать потенциально шаткую политическую структуру Восточной Германии. Прибавьте к этому, что Хрущев, по-видимому, полностью разделил мнение Ульбрихта об «особо сложных обстоятельствах» в Восточной Германии (так СЕПГ характеризовала враждебное народное окружение, в котором она была вынуждена действовать). Исходя из этого, советский лидер признал необходимость для ульбрихтовского режима проводить внутреннюю политику угнетения. Обращаясь к VI съезду СЕПГ в январе 1963 года, Хрущев с пониманием и сочувствием говорил о «трудностях социалистического строительства» в Восточной Германии. Поскольку «страна разделена на два государства с различными социальными системами, — заметил он,—классовая борьба в вашей республике часто принимает острые формы». Больше jroro, Хрущев призвал немецких писателей «быть бдительными» и никогда не забывать об открытых позициях Германской Демократической Республики, «столь близкой», как он сказал, «к миру угнетения, спекуляции и прибылей» [139] Речь Н. С. Хрущева в «Протоколах VI съезда Социалистической единой партии Германии», т. I, стр. 295. . Говоря таким образом, Хрущев выразил недвусмысленное личное одобрение обскурантистской политике Ульбрихта в культурной и интеллектуальной областях, то есть именно в тех сферах восточногерманской внутренней политики, в которых сталинизм сохранился в своей самой концентрированной форме.

Как следствие всего этого, Восточная Германия последнего времени представляла собой весьма честную картину. С одной стороны, в экономике руководство СЕПГ и сам Ульбрихт рекомендовали теории и практические мероприятия, которые всего лишь несколько лет назад были заклеймены как «ревизионистские». «Закон стоимости» — или, говоря обычным языком, принцип опроса и предложения, — по-видимому, подчинил себе более ортодоксальные идеологические критерии сталинистского толка. Во всех главных государственных органах планирования и руководства экономикой идеологическим функционерам пришлось уступить место техническим специалистам. В интересах развертывания производства на более самопроизвольной основе Ульбрихт ослабил нажим на рабочих и смягчил некоторые из наиболее крутых методов применения законов, введенных сразу же после сооружения стены в 1961 году. В то же время в неизменно чувствительной сфере духовного творчества продолжают действовать узкие идеологические нормы сталинистского типа и сохраняется неослабный партийный контроль. Среди многих последних примеров сохранения былой сталинистской «партийности» самым симптоматичным является дело Роберта Гавемана. Профессор физической химии университета имени Гумбольдта в Восточном Берлине и старый коммунист, Гавеман читал также лекции по философии. В этом своем качестве он осмелился объявить войну догматизму и сталинизму и высказаться за необходимость большей свободы слова, информации и критики в Восточной Германии. Это не преминуло навлечь на него гнев партии. И хотя личная судьба профессора Гавемана еще не решилась, руководство СЕПГ дало понять, что оно не может терпеть таких рецидивов «ревизионизма» и что партия готова, как и прежде, бороться с ними любыми «административными средствами», какие окажутся необходимыми.

Приверженность сталинизму в интеллектуальной сфере Резко отделила Германскую Демократическую Республику от ее коммунистических соседей. Восточногерманская культурная и духовная жизнь гораздо менее плодотворна, чем в Польше, Венгрии и даже в Советском Союзе. СЕПГ не допускает духовного влияния этих, казалось бы, братских социалистических государств. Удивительно, что решимость восточногерманских коммунистов сохранить сталинистскую ортодоксальность недавно привела к мерам, направленным против самого Советского Союза. Это началось сразу вслед за XXII съездом КПСС. В начале 1962 года Альфред Курелла, тогда Председатель комиссии по вопросам культуры при Политбюро СЕПГ, выступил против советского литературоведа и бывшего атташе по вопросам культуры при советской военной администрации, Ильи Фрадкина, который высказался за большую Либерализацию в области литературы и искусства [140] См. Fradkin , Vor neuen Aufgaben, Sowjetwissenschaft—Kunst und Heratur, Januar 1962; Kureila , Den Blick nach vorn, auf das Neue gerichtet, ibid., Februar 1962. . С тех пор в советских кинофильмах делаются купюры, а советские статьи подвергаются такой цензуре, что искажается их содержание. Некоторые советские книги, например роман Солженицына «Один день Ивана Денисовича», полностью запрещены Ни том основании, что подобные литературные живописания эксцессов сталинизма могут только повредить Германской демократической Республике. Сам Ульбрихт сказал по этому поводу: «Некоторые произведения такого рода могут быть Полезными в советских условиях, но у нас нет абсолютно никаких оснований публиковать их» [141] «Нейес Дейчланд», 4 апреля 1963 r. . Совсем недавно крутые меры, принятые Восточной Германией в области культуры, чуть не подорвали ее тесные до этого политические отношения с Чехословакией. Восточногерманские коммунисты были понуждены воздвигнуть дополнительные заслоны против зауздавшей чешской «оттепели». Они сделали это решительно и с негодованием. И то и другое, проявилось в официальном документе Политбюро, осуждавшем Гавемана и критиковавшем чехословацкие тенденции. В заявлении Политбюро подчеркивалась связь между взглядами Гавемана «и некоторыми ревизионистскими теориями, которые пробивают себе дорогу из Праги к нам» [142] «Нейес Дейчланд», 13 февраля 1964 г. .

Несмотря на все эти усилия, Германская Демократическая Республика не может жить — и действительно не живет —изолированно от событий, происходящих в других районах коммунистического мира, и даже — несмотря на наличие стены — на Западе. С одной стороны, если судить по тону и содержанию сетований, недавно появившихся в восточногерманской печати, население хорошо видит, что оно находится в заключении, и презирает своих надзирателей. С другой стороны, китайско-советский спор серьезно деморализовал этих надзирателей. Воинственные в идеологическом отношении кадры коммунистов, которые, естественно, самым энергичным образом поддерживают Ульбрихта, испытали поистине жестокое потрясение от этого международного раскола. Ярким доказательством служит тот факт, что журнал «Эйнхейт» счел необходимым напечатать письмо одного своего читателя, в котором выражалось полное смятение и горькое разочарование. Автор недоумевал: преданных членов восточногерманской партии так долго учили восхищаться китайцами за их революционный героизм и вдруг выясняется, что они повинны в таком множестве непростительных заблуждений [143] «Письмо читателя», «Эйнхейт», сентябрь 1963 г,, стр. 115—416. . Здесь вопрос не в том, существует ли прокитайская фракция в рядах СЕПГ. Дело куда серьезнее. Теперь, когда ткань коммунистического интернационализма оказалась разорванной на куски и обнажились лежавшие под ней элементы националистской обособленности, главная аномалия восточногерманского режима, а именно отсутствие национальной базы, стала более ощутимой, чем когда-либо прежде. А это в свою очередь порождает разочарование и угрожает ростом скептицизма именно там, где это более всего неприемлемо для режима, — в рядах правящей коммунистической партии.