Андрей Сахаров - Дипломатия древней Руси: IX - первая половина X в.

Таким образом, летописец в этом сюжете не поведал никакого "анекдота", не рассказал никакой "побасенки", а лишь передал дошедшую до него историю крещения русской княгини как политического акта, нужного в первую очередь Руси, поскольку титул "дочери" византийского императора, да еще принявшей из его рук крещение, чрезвычайно возвышал светскую власть на Руси в международном плане — недаром этот факт нашел отражение в современных событиям западных хрониках.

Но самое поразительное в истории, изложенной летописцем, заключается, на наш взгляд, в том, что отмеченная политическая концепция событий таковой в летописи не выглядит.

Ничто не указывает на понимание летописцем значения приведенных им фактов. Его больше, кажется, занимают комплименты императора в адрес Ольги, история о его "сватовстве" и о том, как княгиня "переклюкала" императора. Обо всем остальном он говорит как бы походя и никак не комментирует, что лишний раз указывает на естественность изложения известных ему фактов, на отражение в них реальных политических событий. В летописи нашла выражение единая концепция крещения как крупного политического события в истории древней Руси. Позднее расцвечивание событий рассуждениями императора о разуме Ольги и ее красоте действительно не имеет отношения к историческим реалиям.

Некоторые дополнительные сведения о крещении Ольги в Константинополе можно почерпнуть благодаря изучению распорядка ее пребывания в Византии.

После почти двухмесячных переговоров под городом наступило время первого ее приема во дворце, говоря о котором Константин VII назвал Ольгу ее языческим именем Елга {744}. На этом приеме на золотом блюде, украшенном драгоценными камнями, ей было преподнесено посольское содержание — 500 милиарисиев. Этому блюду суждено было еще раз появиться на страницах источников. Посетивший в 1252 г. Константинополь русский паломник Добрыня Ядрейкович, будущий архиепископ Новгородский Антоний, сообщил в своих путевых записях, что он видел в храме св. Софии драгоценное блюдо, подаренное княгиней Ольгой: "И блюдо велико злато служебное Олгы Руской, когда взяла дань, ходивше ко Царю-городу. Во блюде же Олжине камень драгий, на том же камени написан Христос; и от того Христа емлют печати людие на все добро; у того же блюда все по верхови жемчугом учинено". Д. В. Айналов считал, что под служебным блюдом следует понимать богослужебный сосуд, а не то блюдо, на котором преподнесли Ольге посольское содержание {745}. Но как оно попало к язычнице, почему его описание Антонием так близко к сведениям Константина VII Багрянородного? Можно с известной долей вероятия предположить, что именно преподнесенное Ольге императором драгоценное блюдо она и подарила в ризницу храма св. Софии, где принимала крещение между первым и вторым приемом у императора. Кстати, эта канва событий точно совпадает в описании Константина VII Багрянородного и "Повести временных лет".

Мы не разделяем уверенности тех источниковедов, которые восприняли рассказ летописи о повторной беседе Ольги с императором как искусственную вставку, признаком чего для них является повтор слов "и отпусти ю". Внимательное рассмотрение последовательности изложения событий в летописи убеждает, что она во многом совпадает с описанием Константина VII Багрянородного.

В самом деле, летопись начинает рассказ о пребывании Ольги в Константинополе с беседы у императора, во время которой княгиня поставила вопрос о крещении. В "Книге о церемониях" также говорится о первом приеме Ольги у императора 9 сентября, где она была названа языческим именем Елга. "Новгородская первая летопись" тоже указывает, что после прибытия Ольги в Константинополь император "возва ю". Затем русские летописцы сообщают о крещении княгини императором и патриархом, о чем молчит Константин VII Багрянородный. После крещения, рассказывает летописец, состоялась первая беседа Ольги с патриархом, во время которой он "поучи ю", благословил "и отпусти ю". Далее летопись совершенно определенно говорит, что "по крещеньи" вторично "возва ю царь" {746}, т. е. пригласил ее царь, и повел речь о "сватовстве". Эта повторная встреча с императором в известной мере совпадает со вторым приемом Ольги 18 октября, описанным Константином VII Багрянородным. Ольге были преподнесены "дары многи", император назвал ее дочерью, а затем он "отпусти ю". По нашему мнению, летописец не воссоздавал искусственно этот текст: он просто описал прощальный "отпуск" русской княгини у императора. Именно на таких приемах иностранным послам вручались императорские дары, как это было и в случае с Ольгой. Но летопись на этом не обрывает историю ее посольства в Константинополь, а сообщает, что перед отъездом на родину Ольга побывала еще раз у патриарха, который имел с ней беседу и еще раз благословил ее.

Таким образом, канва событий, согласно летописным данным, выглядит следующим образом: простояв долгое время "в Суду", т. е. в Константинопольской гавани, Ольга была принята императором, с которым провела первые переговоры, в том числе о своем крещении, затем крестилась и имела официальный прием у патриарха. Потом последовали "отпуск" у императора, во время которого Ольга имела с Константином VII еще одну беседу, и прощальный визит к патриарху. Константин VII Багрянородный описал лишь церемониал двух приемов Ольги в своем дворце; русский летописец описал и крещение, и визиты к патриарху, отразил даже сюжеты переговоров Ольги с императором и характер бесед с патриархом. Следует обратить внимание и на факт присутствия в свите русской княгини священника Григория, который может навести на мысль о том, что именно ему, грамотному человеку, принадлежало первоначальное описание истории посольства 957 г. в Константинополь, включенное позднее в модифицированном виде в древнейшие летописные своды. Из путевых записей Антония известно, что Ольга внесла дар в ризницу храма св. Софии. На основе этого факта можно предположить, что она приняла крещение в главном храме империи. Все это говорит о том, что сначала в основу летописного рассказа, вероятно, был положен цельный текст, отразивший как "светскую" политическую, так и "церковную" линию визита Ольги в Константинополь. Последующие вставки исключать, конечно, не приходится, но в основном это ничего не значащие сравнения Ольги с "царицей Эфиопской", религиозные сентенции и т. п.

В отечественной историографии укрепилось мнение о том, что русская княгиня и византийские власти не договорились относительно учреждения на Руси церковной организации; что Ольга обращалась по этому поводу к Византии и то ли в ответ получила не устраивавшее ее предложение греков, то ли взяла с них обещание об учреждении церковной организации на Руси, которое позднее не было выполнено, что вызвало раздражение русского двора и заставило Киев обратиться по этому же политическому вопросу на Запад. Подобный подход к проблеме представляется неправомерным. Нет никаких доказательств в пользу того, что Ольга обращалась к Византии с просьбой об организации на Руси автокефальной церкви. Напротив, летопись дает достаточный материал для того, чтобы составить прямо противоположное мнение. Здесь говорится не о крещении страны, а о крещении греками одной правительницы, и не на Руси, что имело бы символическое значение — как обращение народа в христианство (это имело место при Владимире Святославиче), а в Византии, что могло быть расценено европейским миром как рост международного престижа Руси. Заметим, что и продолжатель Регинона, и Скилица также говорят только о крещении самой Ольги и ни в какой мере не связывают ее крещения ни с попыткой крестить Русь, ни с какими-либо переговорами о создании там церковной организации.