Владимир Воронов - Рассекречено. Правда об острых эпизодах советской эпохи

Обо всем этом знакомый архивист поведал мне еще летом 1998 года, тогда же автор этих строк и подготовил первый материал о том, как судоплатовские диверсанты Москву заминировать — заминировали, а вот разминировать — «забыли». Формальности ради, решив еще раз дополнительно проверить фактуру, обратился в три конторы: службу безопасности тогдашней Госдумы, пресс-службу столичной мэрии и ЦОС ФСБ.

Представители думской службы безопасности оказались изумлены: «Нет, мы даже понятия не имеем, что в нашем здании в 1981 году нашли взрывчатку, что проведено разминирование! Нам никто об этом никогда не сообщал. А обязаны были? Конечно! Какой бы эта история ни была старой, мы должны были о ней знать: как мы можем обеспечивать безопасность, не зная, что тут было, какие еще сюрпризы могут появиться?!» Господ из мэрии, равно как и товарищей из ЦОС ФСБ, проблема не заинтересовала: ничего не знаем, ничего нет, ничего не может быть, все, что было, — то прошло…

И вот настал уже 2005 год — и очередная находка. Но как же это могло быть, неужели в том 1981 году, когда нашли заряд в Госплане, не простучали все вокруг, не обнаружили?! Или не искали вовсе, хотя искомое же находилось буквально в метрах от первой находки?

Значит, правы были следователи, вытрясавшие душу из Судоплатова: есть заряды, которые и в самом деле не стали вынимать. И правы были те, кто впаял сталинскому террористу № 1 пятнадцать лет: гражданин Судоплатов заслужил эти годы на нарах — хотя бы за то, что его молчание могло в любой момент обернуться гибелью тысяч ни в чем не повинных и ни о чем не подозревающих сограждан.

Но Судоплатов, хотя и носитель страшной тайны, все же исполнитель. О мотивации самого же Лаврентия Павловича можно только догадываться. Хотя, думаю, особой загадки и тут нет: ведь товарищ Берия, как известно, боролся не только за доверие (тов. Сталина), но и за власть — для себя. А в этом многотрудном деле могла сгодиться любая тайна, особенно такая взрывоопасная. Потому как полезен любой взрыв, если его умело направить. Например, возникают у тов. Берии проблемы с другими товарищами (да хоть и с самим тов. Сталиным!) — и в центре Москвы одновременно рвутся десятки фугасов, рушатся правительственные здания: полный хаос и дезорганизация! Разрулить которые твердой рукой может кто? Правильно: тов. Берия. При этом обвинить в диверсии можно было кого угодно, никто и не вспомнил бы, что эти фугасы лежат с 1941 года. Ведь помнящих уже к концу войны можно было сосчитать по пальцам, а уж к 1953-му не осталось почти никого: иных уж нет, а те — далече. А кто еще был жив, молчал в тряпочку, прекрасно понимая, чем может обернуться прикосновение к такой тайне. А может, и не понадобилось бы никакую кнопку нажимать: можно же «найти» взрывчатку, обвинив в ее закладке тех, кого надо? Так или иначе, но тонны взрывчатки в самом центре Москвы — это информация, которой всегда можно умело распорядиться. Так зачем спешить, пусть себе лежит заначка!

И есть подозрение, что заначку эту, словно эстафетную палочку, обнаружил и принял в свои руки… Юрий Владимирович Андропов! И вовсе не обязательно в том 1981-м, может — много раньше. Но уж в 1981-м — точно. Потому что просто невозможно поверить, что после находки в Госплане (о которой по стечению обстоятельств узнали слишком многие) чекисты не простучали все вокруг, не поставили на уши живых еще ветеранов ОМСБОНа, не прочесали архивы в поисках самой завалящей бумажки. Ведь знали же, должны были знать: если есть в Госплане, должно быть и в «Москве». Да хотя бы по всей логике диверсионной! Даже если и на слово поверили чекисты восьмидесятых чекистам сороковых, что все было снято, заново простучать подвалы в окрестностях Кремля они просто обязаны были: а ну как что еще «забыто»! Значит, опросили ветеранов, перевернули архивы, простучали подвалы и — нашли. Одно из свидетельств чему косвенное: именно тогда, в 1981 году, вдруг вновь засекретили ранее открытые архивные материалы, хоть каким-то боком связанные с этой темой. Отсюда и вывод: люди товарища Андропова не просто нашли закладку товарища Берии, но оставили ее лежать там же. Из тех же соображений: информация о тоннах взрывчатки — слишком мощная вещь, мощнее самой взрывчатки, чтобы вот так просто взять и разминировать ее, еще пригодится, пусть заначка себе лежит, ведь ее можно использовать, как и планировал Лаврентий Павлович. Юрий Владимирович ведь тоже вел свою игру в борьбе за власть. Так взрывоопасная волшебная палочка Берии и очутилась в руках его самого настоящего наследника: клад, ценность которого не собственно в закладке, а в информации о ней — можно взорвать, а можно и найти…

И какие еще сюрпризы от Берии и Судоплатова могут ждать нас в заминированной Москве: на всем протяжении Ленинградского и Волоколамского шоссе, в коллекторах Ленинградского проспекта и нынешней Тверской, под старым зданием Университета на Моховой, под Центральным телеграфом и стадионом «Динамо», под Белорусским или Рижским вокзалами или под какой-нибудь узловой станцией метро?

К лету 1942 года возглавляемое Павлом Судоплатовым 4-е управление НКВД заметно активизировало переброску своих спецотрядов за линию фронта. Кто-то склонен объяснять это тем, что после успешного покушения в мае 1942 года на Рейнхардта Гейдриха (и. о. рейхспротектора Богемии и Моравии, руководитель РСХА) Сталин потребовал от руководства НКВД интенсифицировать террор против чиновников рейха. Хотя политические задачи — Бенеш в Чехии, а Сталин — на оккупированной территории СССР, по всей видимости, решали при этом схожие, вряд ли можно усмотреть столь прямую и непосредственную связь между покушением на Гейдриха и сталинским указанием: Сталин задачу террора ставил всегда. Террор был для «вождя народов» не самоцелью, а лишь одним из инструментов решения задач конкретных и политических. Исходя хотя бы из своего опыта организации массовых репрессий в собственной стране, Сталин лучше всех понимал: незаменимых нет, убьют одного — придет другой, а машина управления продолжит свое функционирование. Что, кстати, покушение на Гейдриха и показало. Тем не менее с первых дней войны была поставлена именно задача организации террора в тылу противника, за что как раз и отвечало судоплатовское управление. Порой его еще именовали «партизанским», хотя никакого отношения к партизанству как таковому оно не имело: забрасываемые отряды специального назначения были не повстанцами, а чем-то вроде коммандос примитивной квалификации, оперировавшими строго в рамках приказов и директив из Центра. Приоритетной же задачей «партизан» с Лубянки изначально был, повторюсь, терроризм. Тем не менее в рамках реализации высочайших указаний «усилить», «улучшить» и вообще работать «по-стахановски» отряды 4-го управления действительно пошли тогда за линию фронта косяком. Примечательно, что незадолго до выхода на задание командиров ряда отрядов и групп в присутствии Судоплатова самолично принимал Берия, не столько проводя финальный инструктаж, сколько, по всей видимости, ориентируя относительно таких указаний свыше, которые невозможно было передать через третьи руки или доверить бумаге. Как некогда сказал автору этих строк полковник госбезопасности Виктор Кочетков (его группу 4-е управление забросило в тыл к немцам в мае 1942 года, лишь позже переподчинив ее спецотряду Дмитрия Медведева), «никакой разведкой мы не занимались. Задачу нарком (т. е. Берия . — Авт. ) нам ставил лишь одну: терроризировать командный состав вермахта, убивать генералов…». Положим, здесь мой собеседник изложил указания наркома в смягченной форме: штабы вермахта были совершенно недосягаемы для «народных мстителей», единственно доступной серьезной мишенью могли быть лишь чиновники оккупационной администрации.