Федор Синицин - Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР, 1933–1945

В второй период Великой Отечественной войны, ввиду провала блицкрига, затягивания войны и перелома в положении на фронте не в пользу Германии, нацистские власти осознали необходимость расширения всех сфер сотрудничества с местным населением оккупированной территории СССР [1561]. В первую очередь это касалось сотрудничества в политической сфере. В брошюре «Политическая задача немецкого солдата в России в разрезе тотальной войны» говорилось: «Необходимо… добиться добровольного сотрудничества русских с Германией, ибо силой народ можно подавить, но нельзя привлечь идейно». К оккупантам пришло некоторое осознание того, что деполитизированные обещания населению оккупированной территории СССР (экономические и социальные блага) малопродуктивны. Представитель «Отдела Востока» министерства пропаганды В. Шлейзингер, который посетил в ноябре 1942 г. Украину и Крым, с удивлением отметил, что сельское хозяйство, промышленность, школы, социальное обслуживание и учреждения культуры — все это советские граждане «могли получить и в советский период» [1562].

С целью привлечь население оккупированных территорий на свою сторону в политическом и военном плане германские власти сделали попытку предложить населению от имени созданных самими же оккупантами «русских», «украинских», «белорусских» и других коллаборационистских организаций некую «положительную программу», которая бы обещала «блага всему без исключения населению». Кроме того, оккупанты поставили задачу пресекать избыточное насилие в отношении мирного населения [1563]. Известно, что выполнить эту задачу они не смогли.

Нацисты чутко реагировали на изменения национальной политики в СССР. Й. Геббельс назвал патриотическое выступление И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 г. «речью человека с нечистой совестью, проникнутой глубоким пессимизмом» [1564]. А. Розенберг 17 марта 1942 г. заявил, что «советская пропаганда противника широко использует для укрепления воли населения и войск к сопротивлению аргумент, что Германия борется отнюдь не против большевиков, а хочет не только удержать за собой навсегда оккупированные восточные области, чтобы широко заселить их, но и намеревается беспощадно эксплуатировать их экономически» [1565]. Вести о новой советской политике доходили и до русской эмиграции на территории, контролируемой рейхом. Так, эмигрант Л. С. Лада-Якушевич, проживавший в Праге, 15 января 1942 г. написал статью, в которой подчеркнул «ложь сталинской пропаганды»: «Цели Сталина ничего общего с национальными интересами России не имеют… политика Сталина вдохновлялась идеей мировой революции и господства мирового пролетариата. Сталин и его правительство хорошо знают, что интернациональные идеи чужды русскому народу. Чтобы поднять народные силы на борьбу с фашизмом, был дан патриотический клич. Хитрая „фальшивка“ имела в виду использовать для своих целей не угасающий в России огонь национального сознания» [1566].

Нацисты распространяли фальшивки, пытались дискредитировать положительные аспекты советской политики. Так, в феврале 1943 г. в Могилеве была распространена брошюра, якобы сброшенная с советских самолетов «в связи с предстоящим 19-м съездом партии». Содержавшаяся в брошюре «программа» имела следующие пункты: «Государство должно именоваться не СССР, а „Россия“; должна быть ликвидирована диктатура евреев и Сталина; ВКП(б) должна лишиться положения правящей партии; колхозы должны быть заменены столыпинской системой; церковь должна пользоваться поддержкой государства; Красная армия должна быть реорганизована по образцу царской армии». Распространялись также антисоветские листовки, имевшие подпись «Члены ЦК, верные Ленину». В марте 1943 г. появились листовки-воззвания от имени «Народной Русской армии», в которых сообщалось «об отказе от большевистской программы; о преобразовании Красной армии в русскую армию с возвратом к погонам, белым офицерам и походным попам» [1567].

Германские власти стали обращать намного больше внимания на русский народ, который теперь был признан важным звеном в «едином фронте всех народов против большевизма» [1568]. Брошюра «Политическая задача немецкого солдата в России в разрезе тотальной войны» гласила: «Если немецкому солдату удастся убедить русских в своей правоте, то наше превосходство перед большевиками станет им совершенно очевидным». От военнослужащих вермахта требовалось «добиться при всех обстоятельствах… совместной работы с русским народом в борьбе против большевизма» [1569].

Нацисты отказались от открытой пропаганды русофобии. Особенно это касалось пресечения русофобских тенденций в среде «нерусских» народов СССР. Те национальные деятели, которые идентифицировали «ненависть этих народов против большевизма» с ненавистью к русскому народу, были названы «врагами освободительного движения и агентами Москвы». Германские власти указали на то, что «русский народ сам является жертвой большевизма» [1570].

Одной из целей нацистов было создание значительной коллаборационистской прослойки в среде русского населения оккупированной территории СССР [1571]. Во второй период войны нацисты привлекли к сотрудничеству А. А. Власова, генерал-лейтенанта и командующего 2-й армией РККА, попавшего в плен 12 июля 1942 г. Приставленный к А. А. Власову капитан вермахта В. К. Штрик-Штрикфельдт смог убедить первого стать политическим вдохновителем русских коллаборационистов [1572]. В сентябре 1942 г. А. А. Власов приступил к активной деятельности по созданию так называемого Русского комитета. 27 декабря 1942 г. Русский комитет издал «Обращение к бойцам и командирам Красной армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза» («Смоленская декларация»), в котором провозгласил цели Русского комитета — «свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма; заключение почетного мира с Германией; создание, в содружестве с Германией и другими народами Европы, Новой России без большевиков и капиталистов» [1573].

Тем не менее далее Русский комитет занимался только пропагандистской работой.

Особым фактором, способствовавшим развитию коллаборационизма среди казаков, было сотрудничество с нацистами ряда представителей антисоветской казачьей эмиграции [1574], в частности бывших белых генералов П. Н. Краснова и А. Г. Шкуро [1575]. Тем не менее значимость нацистской политики и пропаганды в отношении казачьего населения снизилась после оставления вермахтом к февралю 1943 г. территорий Дона, Кубани и Терека [1576].

К рубежу 1942–1943 гг. германские власти осознали, что политика Третьего рейха «разочаровала украинских националистов». Тем не менее рейхскомиссар Украины Э. Кох подчеркивал, что эта политика «не может измениться и не изменится». Нацисты стремились дискредитировать украинское националистическое движение в глазах населения. В пропаганде, направленной против ОУН, использовался тезис о том, что приверженцы этой организации являются не украинскими, а «галицийскими» националистами и «галицийскими подстрекателями» (таким утверждениям способствовало то, что Галиция не была включена в состав Рейхскомиссариата «Украина»). В целом германские власти вели по отношению к украинским националистам манипулятивную политику. Целью нацистов было не ликвидировать ОУН, а «продолжать сохранять ее, пусть даже в подполье, чтобы влиять на низовую массу и в то же время вылавливать наиболее выдающихся активистов» [1577].