Иван Оченков - Царь

- Верно, - не стал отпираться парень.

- А он тебе что, сват брат?

- Нет, сирота я.

- Ты из каких Анциферовых будешь? - неожиданно спросил окольничий.

- Степаном батюшку моего звали, - отозвался парень, - он стряпчим был, да сгинул где-то, а матушка в глад померла.

- В стрельцы как попал?

- К посохе прибился, а Анисим Савич, как узнал, что я грамоте разумен к себе взял.

- А я все думаю, где тебя видел? - неожиданно раздавшийся за спиной голос ввел всех присутствующих в ступор.

- Государь!!!

---------

*Вязь - тип письма в котором буквы связываются друг с другом, соединяясь в непрерывный орнамент.

**Вапница - здесь чернильница.

***Ряд - договор.

****Лютихской - Льежской.

- Государь-государь, - проворчал я глядя на вскочивших Вельяминова и Квашнина и бухнувшегося в ноги писца, и спросил у подьячего - Это ты в лавке у Анисима торговал?

- Было такое, государь, - не стал отпираться с достоинством поклонившийся парень.

- Я же говорю, видел!

- И раньше еще, ваше величество, - вдруг отчаянно выпалил он.

- Это когда же?

- В остроге у Чертопольских ворот.

- Вот как? - немного недоверчиво протянул я, - припоминаю, было там среди посохи два отрока. Один с дурацким лицом...

- Сидорка - выпалил подьячий, - ты еще, государь, послу ляшскому предложил его в зад поцеловать.

- Точно, - рассмеялся я, - было дело! Не врешь, значит. А почему в ноги не кинулся как тот убогий?

- Слышал, не любишь ты этого.

- Есть такое дело, - усмехнулся я, - что еще расскажешь?

- Спрашивай, государь, все скажу без утайки.

Я задумчиво оглядел молодого человека и принялся рассуждать вслух:

- Раз в подьячих служишь, стало быть, грамотный. Слушать умеешь, а услышав понимать, значит не дурак. Опять же, не трус... а скажи мне, милый друг, чем ты Анисима прогневал, что он тебя со своего двора наладил?

- Как перед святыми говорю, ничем я Пушкареву не виноват! - горячо заговорил парень.

- А на дочек его не заглядывался? - вдруг грубовато спросил Квашнин.

- Не было такого!

- Ладно, не было, так не было, - подытожил я и обернулся к Вельяминову, - а скажи мне, господин министр, какого рожна ты тут со своим товарищем делаешь?

- Так запасы...

- Да вижу я что запасы, а что на дьяков с подьячими в приказах мор напал? Некому подсчитать без вас!

- Ох, государь, не трави душу! - отозвался Никита, - во всем, за что не возьмись нехватка. Пошли мы с Семеном дьяков, так через час полковые командиры знать будут об излишке, того и гляди на куски разорвут!

- Это верно, - вздохнул я, - беда с оружием. Никита ты знаешь, что у меня допельфастеры* уже ни к черту не годятся?

- Нет, государь, - всполошился тот, - вот горе-то, у нас и мастеров таких нет, чтобы их наладить!

- Дозволь слово молвить, царь батюшка! - неожиданно выпалил подьячий.

- Ну, молви!

- Знаю я мастера одного...

- Ты что, белены объелся! - громыхнул Вельяминов, - да ты хоть знаешь что это за пистолеты и какова им цена?

- Погоди, - остановил я своего окольничего, - что за мастер?

- Первушка Исаев, с оружейной палаты.

- Да какой же он мастер? - вмешался Квашнин, - слыхал я о нем, в подмастерьях у пищальников ходит.

- И до седых волос ходить будет, ибо чтобы ученика выпустить, мастер должен его инструментом снабдить, а он немалых денег стоит! - не уступал Анциферов.

- Ладно, - прекратил я спор, - пистолеты все одно не стреляют. Вот тебе первое задание парень, найдешь мастера, чтобы починил... тогда и посмотрим, на что ты годишься. Зовут то тебя как?

- Первушка!

- Что, опять Первушка? Крестили то хоть как?

- Акакием!

- Ох ты, прости господи! Ладно, Первак, так Первак.

--------------------

*Допельфастер - двуствольный рейтарский пистолет.

Поняв, что разговор закончен, Анциферов подхватил тяжелый пистолет и опрометью бросился вон. Я невольно улыбнулся ему вслед, парень, похоже, дельный и старательный. В лепешку расшибется, а порученное выполнит. Надо будет к нему присмотреться, но это потом, а сейчас предстоит разговор с "господами-министрами". Кстати, слова такого еще нет, и мом приближенные немного пугаются, когда я их так называю.

- Ну, что, Никита Иванович, - спрашиваю я у Вельяминова, - к выступлению все готово?

- Все, государь, - кивает окольничий. - Объявлено, что через неделю большой смотр всему войску. Сразу никто ничего и не подумает, а потом уж поздно будет.

- Ну и славно, а то что-то засиделись мы. Правильно я говорю, Семен?

- На все твоя царская воля, - вздыхает московский дворянин, - а только не маловато ли у нас сил с королевичем воевать?

- А больше все одно не будет, - усмехнулся я, - страна в разорении, и тех, что есть, из последних сил содержит. Потому и хочу, не мешкая вперед выступить, чтобы разорения больше не допускать.

- Так то, оно так... - крутит головой Квашнин, - но все же лучше пусть королевич к Смоленску подойдет, да станет в осаду. Может сдуру на приступ пойдет, глядишь и сил по менее станет.

- И распустит отряды своих панов по окрестностям! Нет уж, Семен, больше нельзя эту саранчу на Русь пускать. Погуляли и будет.

- У Прозоровского почти восемь тысяч ратных, - как бы невзначай роняет Вельяминов.

- Продолжай-продолжай, что замолк?

- Если Владислава зажать между Смоленскими стенами и нашим войском...

- С ним Ходкевич, - не соглашаюсь я, - не полезет он в такую ловушку. Бросит обозы и вывернется ужом. Нет, надо ему такую приманку предложить, чтобы он заглотил не раздумывая. Чтобы против его непобедимой кавалерии пехота стояла, как шведы при Киргхольме.

- А если не сдюжим? Всякое ведь бывает...

- А вот на этот случай, нам князь Прозоровский со свежим резервом и пригодится.

- Ладно, государь, тебе виднее. Только вот что тем боярам скажем, которые своих дочерей привезли на смотр?

- Как ты думаешь, Никита, у ляхов знают, что я вместо того чтобы к войне готовиться, смотр невест затеял?

- Это уж как водится.

- Вот пусть и думают так дальше.

План мой был прост, как все гениальное. Бояре прослышав, что я решил развестись с Катариной Шведской, будто с ума сошли. Все у кого были дочери на выданье или подходящие по возрасту родственницы, тащили их в столицу, невзирая на любые обстоятельства. Отменялись помолвки, забывались крестоцеловальные клятвы, рассыпались как карточные домики с трудом заключенные союзы. Как же, такой приз - царь женится! Уж больно много выиграет тот, кому он достанется. Я, со своей стороны, всячески поддерживал этот ажиотаж. То вместе со своими приближенными, прогарцую мимо боярских теремов, вызвав охи и ахи за крепкими заборами. То парад проведу, пригласив бояр посмотреть, как красиво шагают мои мекленбуржцы. Конечно, девицам на такие мероприятия вроде, как и нельзя, но как быть, если очень хочется? Выручали в таких случаях возки. До карет им, конечно, далеко, но поглазеть из окошек на устраиваемую царем потеху можно. Как с усмешкой рассказывал Анисим, в преддверии смотра в московских лавках смели все дорогие ткани, украшения и румяна с белилами. Сколько он заработал на этом, я не спрашивал, чтобы ненароком не позавидовать, но выглядел Пушкарев очень довольным. Вторым выгодоприобретателем был мой лейб-медик Пьер О"Коннор. Франко-ирландец прижился в России и давно бросил поиски философского камня и панацеи. Вместо них предприимчивый иноземец весьма успешно торговал лекарствами и косметическими средствами, нажив на этом совершенно неприличное состояние. Я, правда, сразу предупредил его, что если мой эскулап ненароком траванет кого-нибудь, заступаться не стану. Впрочем, хитрец Пьер только ухмыльнулся и заявил, что более всех иных заповедей Гиппократа он почитает - не навреди! Вот ей богу, была бы у меня медицинская академия, я бы заставил его диссертацию написать о "плацебо".