Нурбулат Масанов - Кочевая цивилизация казахов [Основы жизнедеятельности номадного общества]

Значение военной организации особенно возрастало по мере централизации потестарной системы в период обострения внешнеполитического положения (Давыдов, 1979. С. 7-8; Марков, 1980. С. 313-314; Негря, 1981. С. 69; Бюттнер, 1981. С. 149 и др.). Л. С. Васильев точно заметил, что война и военное дело развиваются пропорционально степени централизации политической структуры власти (Васильев, 1982. С. 73). Роль военно-потестарных образований существенно возрастала на периферии номадного мира в маргинальных зонах в связи с постоянной необходимостью регулирования отношений с соседними инохозяйственными, инокультурными, иноплеменными общностями, поскольку их экономические, территориально-политические и торговые отношения и интересы взаимопересекались и нередко приходили в противоречие (Крюков, Переломов, Софронов, Чебоксаров, 1983. С. 105-130; Юдин, 1983 и др.). Вследствие этого, видимо, закономерно, что центры военно-потестарных и политических образований располагались чаще всего в городах, оседло-земледельческих оазисах и крупных поселениях на стыке кочевого и оседлого миров (Пищулина, 1969; Аполлона, 1960; Байпаков, Ерзакович, 1972 и др.). В Казахстане это традиционно имело место в присырдарьинских городах (Доброс-мыслов, 1912 и др.). Нередко центром военно-потестарных группировок становились спонтанно возникающие ставки - орды, расположенные в местах наибольшей плотности кочевых маршрутов, приуроченные к летним кочевкам, торговым точкам, караванным путям, ритуально-культовым центрам (Nagrodzka-Majchrzyk, 1978; Плетнева, 1982. С. 70-71; Юдин, 1983. С. 117-120 и др.).

Структура военно-потестарной организации строилась в специфически присущей всем кочевникам форме доминирования одних племен и племенных группировок («старшие племена») над другими («младшие племена») (Аристов, 1896. С. 284-285; Потанин, 1917 и др.)- Крайней формой этого доминирования мог быть «una-gan bogol» монголов, описанный Б. Я. Владимирцовым и до сих пор вызывающий многочисленные споры (см.: Марков, 1976 и др.). Отголосок этого явления у казахов можно отчасти усмотреть в институте «толенгутства» (Зобнин, 1902 и др.) и генеалогической системе «первородства» и «старшинства» племен (Бларамберг, 1848 .С. 74-75 и др.). Вследствие этого политическая гегемония крупных общественных деятелей покоилась на силе и могуществе такого рода доминантных племен, например, Аблай-хана - на влиянии аргынов (Сулейменов, Моисеев, 1988 и др.), Кенесары КасымовЗ - кыпчаков (Бекмаханов, 1947 и др.), Нуралы-хана - байулы (Рязанов, 1926. С. 177 и др.), Каип-хана - шекты и торткара (Вяткин, 1947. С. 224 и др.) и т. д.

На этой основе, по-видимому, происходило становление знатных династийных племен в составе различных кочевых объединений военно-политического характера, доминанта которых являлась базой всей потестарной структуры. Так, например, в огромной «империи» тюрков-тюцзюе доминировало племя ашина (Кляштор-ный, 1964; Он же, 1965; Зуев, 1967 и др.), теле - сеяньто (Кляш-торный, 1986 и др.), кыпчаков - ельбори (Ахинжанов, 1976; Он же, 1989 и др.), тогуз-огузов - яглакар (Малявкин, 1983 и др.) и т. д. И именно на этой основе могли возникать полугосударственные образования кочевников - каганаты, ханства и т. п. (Krader, 1978; Idem, 1981; Khazanov, 1979, etc.).

Потестарно-политическая организация кочевого общества, как это неоднократно отмечалось различными исследователями, отличается дискретностью во времени и пространстве, тенденцией к перманентной сегментации и дифференциации (Першиц 1971; Хаза-нов, 1975; Марков, 1976; Vainshtein, 1980; Плетнева, 1982 и др.), «Кочевые народы,- отмечает Н. И. Зибер,- благодаря обладанию скотом образуют почти сплошь более многочисленные группы и притом, по временам, под властью весьма сильных предводителей. Но все подобные союзы, за отсутствием надлежащих условий прочной организации бывают непродолжительны и с течением времени снова возвращаются в первоначальное состояние изолированных и разрозненных групп» (Зибер, 1959. С. 431). Монгольская государственность в эпоху Чингиз-хана, пишет А. М. Хазанов, «отлилась в сравнительно прочные и устойчивые формы» только в ходе широкой внешней экспансии (Хазанов, 1975. С. 254). Но такой ход развития был возможен только в эпоху античности и средневековья (см. параграф 1.2.).

Вследствие этого не следует переоценивать всеобщности и масштабов военно-потестарной организации в номадных обществах, тем более, что она имела весьма ограниченный «потенциал» в глубине проникновения в структуру общественных отношений. Как мы уже отмечали, военно-потестарная интеграция находилась в противоречии с образом жизни кочевников, системой материального производства, которые определяли дисперсную организацию хозяйства и природопользования (см. параграф 5.1.). К. Тернбул верно заметил, что война требовала максимальной централизации, тогда как кочевой образ жизни, наоборот, требовал сегментации (Тернбул, 1981. С. 148). Таким образом, с одной стороны, способ производства и среда обитания обусловливали дисперсность номадов, тогда как военно-потестарная организация требовала их интеграции. Это противоречие разрешалось посредством того, что община и непосредственные производители не вовлекались в сферу влияния потестарно-политической организации, которая ограничивалась воздействием лишь на ассоциативные группы. Такое разделение «сфер влияния», говоря словами К. Тернбула, помогало «рассеиванию» власти и приводило к децентрализации всего общества. Поэтому военно-потестарная организация носила лабильный характер и тяготела к сегментации и дифференциации. Отрыв от номадного базиса и возникновение крупных кочевых империй происходили лишь в случае организации внешней экспансии и тотальной милитаризации (Хазанов, 1975; Марков, 1976 др.).

Таким образом, военно-потестарная организация кочевого общества была вызвана к жизни необходимостью урегулирования большого спектра межгрупповых взаимоотношений по поводу пастбищных угодий и маршрутов кочевания, а также внешнеполитических аспектов жизнедеятельности номадов. Ее функционирование обеспечивалось посредством доминирования одних племенных группировок над другими. Однако ввиду автаркизма и натурально-потребительской направленности системы материального производства и особенностей стратегии природопользования в сферу воен-но-потестарной интеграции вовлекались лишь ассоциативные группы, тогда как община оставалась вне ее влияния. Это обстоятельство обусловливало лабильность военно-потестарной организации и преобладание центробежных тенденций.

В этой связи следует подчеркнуть отсутствие у всех кочевников сколько-нибудь развитых форм власти и ее институциональной формы - государственности. Координация общественных функций, лежавшая в основе процессов централизации, с последующей бюрократизацией общественной и политической жизни социума не могла эволюционировать у кочевников в сколько-нибудь развитые формы государственности, прежде всего, в силу дисперсной организации системы материального производства, «деспотии пространства», малой плотности населения, недостаточной его концентрации, отсутствия городов, оседлых поселений и сколько-нибудь развитой системы разделения труда. Ранние формы государственности могли получать развитие лишь в случае концентрации номадов вблизи городских центров (у казахов, например, в Присыр-дарьинском регионе) либо при завоевании оседло-земледельческих ареалов, но в собственно кочевых ареалах не известно ни одного случая возникновения государственнности. Военно-потестарные организации не могут считаться государственными образованиями.