Нурбулат Масанов - Кочевая цивилизация казахов [Основы жизнедеятельности номадного общества]

Таким образом, мы вправе заключить, что в процессе производства и земля, и скот в кочевой среде выступали в органическом единстве, неразрывной целостности, а их общность образовывала основные средства производства. При этом в процессе взаимодействия естественно-природных и социально-экономических факторов как земля, так и скот являлись одновременно и средством, и предметом труда (см. в этой связи: Маркс, Энгельс. Т. 23. С. 193).

Для анализа того или иного способа производства, отмечают исследователи, принципиально важное значение имеет способ соединения факторов производства (подробнее см.: Кронрод, 1987 и др.). «При описании любого способа производства,- пишет Л. В. Данилова,- необходимо в первую очередь дать представление о характере соединения рабочей силы со средствами производства и условиями труда. Отношения же собственности - это результативные отношения, оформляющие данный способ производства» (Данилова, 1968. С. 50). При этом отношения собственности характеризуют присущий тому или иному способу производства способ присвоения материальных и духовных благ (Колганов, 1962; Кача-новский, 1971; Румянцев, 1987; Емченко, 1987; Карпинская, 1989 и др.).

На наш взгляд, отношения собственности как сложная интегральная целостность отличаются многообразием форм проявления во времени и пространстве. Это связано с тем, что, являясь отражением форм и типов деятельности человека, отношения собственности так или иначе соответствуют природе функционирования различных элементов трудового процесса и выражают все многообразие взаимоотношений людей в процессе производства, результируя систему общественного разделения труда. Наряду с этим, будучи объективной категорией, отношения собственности имели юридическое, нормативное выражение, преломляясь в сознании членов социума, их идеологии и мировоззрении.

В юридическом, точнее обычноправовом, аспекте в номадном обществе казахов фиксируются отношения собственности, во-первых, на скот и продукты скотоводства, которые являлись основной формой собственности на индивидуальном, межличностном уровне; во-вторых, на землю, в частности, общинная собственность на зимние пастбища и водные источники искусственного происхождения и внеэкономическая собственность «ассоциативной группы» на пастбищные угодья нескольких общин (см. параграфы 6.1. и 6.2.). Остальные формы собственности не имеют принципиального значения для характеристики системы производственных отношений кочевого общества.

Как нам уже приходилось отмечать, практически ни по одному из вопросов истории номадизма среди исследователей нет единства мнений и общности подходов. Даже вопрос о собственности на скот вызывал немало разночтений. Так, например, Н. И. Зибер, отражая взгляды довольно значительного круга ученых XIX в. и апеллируя к материалам по обычному праву казахов, бурятов, монголов, туркменов, афганцев, башкиров, туарегов, бедуинов и др., пришел к выводу о коллективной («родовой», «общинной», «улусной») собственности на скот (Зибер, 1959. С. 177-183).

В этой связи довольно широкое распространение получило мнение о том, что в древности бытовала «общинная» либо «родовая» собственность на скот. Так, например, С. Е. Толыбеков утверждает, что скот принадлежал «первоначально, безусловно, роду» (Толыбеков, 1971. С. 116), а «появление частной собственности на стада и табуны вызвало целую революцию в производственных отношениях людей» (там же. С. 232). Для некоторых исследователей «родовая» собственность на скот видится в бытовании обычая «клеймения» скота так называемыми «родовыми» тамгами (Баллюзек, 1871. С. 165; Пэрлээ, 1979. С. 233 и др.). Однако, на наш взгляд, ближе к истине точка зрения К. П. Калиновской, которая заметила, что тамги «…едва ли следует рассматривать… как свидетельство наличия в прошлом… общеродовой собственности на скот» (Ка-линовская, 1989. С. 129).

Абсолютно наибольшая часть исследователей совершенно обоснованно отмечает наличие в кочевых обществах частносемейной собственности на скот (Владимирцов, 1934. С. 56; Зиманов, 1958; Еренов, 1960; Першиц, 1961 и др.). Так, Г. Е. Марков пишет по этому поводу: «Что касается собственности на скот, то здесь не может быть двух мнений. Все исторические и этнографические данные бесспорно свидетельствуют о том, что с глубокой древности скот был частной семейной собственностью» (Марков, 1976. С. 289). «Надо думать,- пишет в этой связи А. М. Хазанов,- что становление частной собственности на скот не только предшествовало развитию кочевого скотоводства, но и было одной из его предпосылок. Специфика скотоводства и животноводства как особых форм производительной деятельности, с одной стороны, и особенности скота как движимого имущества - с другой, явились причинами того, что, за редчайшими исключениями, скот всегда находился в частно-семейной или индивидуальной собственности» (Хазанов, 1975. С. 93).

На наш взгляд, вывод о том, что частносемейная собственность на скот появилась еще до возникновения кочевничества (Хазанов, 1973. С. 1-2; Першиц, Хазанов, 1979. С. 51 и др.) в наибольшей степени соответствует истине, поскольку любой мало-мальски знакомый с содержанием животных человек поддержит мысль о том, что коллективная собственность на скот практически никогда не могла иметь место. Свидетельством тому является и советский опыт коллективного животноводства, результатом которого является повсеместный упадок и развал хозяйства. Содержание и уход за скотом всегда строго индивидуализированы. Поэтому трудно допустить мысль о существовании когда-либо «коллективной» собственности на скот. По-видимому, с самых первых шагов доместикации животных стали формироваться частнособственнические отношения по поводу них. Правда, разные виды животных поразному реагируют на наличие или отстуствие «хозяина». Одни, например, собаки, лошади, верблюды и отчасти крупный рогатый скот в большей степени нуждаются в индивидуализированном уходе, другие, в частности, овцы и козы могут обходиться меньшей долей «личностного» труда. Но в любом случае без «хозяина» и его личной заинтересованности в результатах труда никакое производство невозможно.

Таким образом, скот изначально находился в индивидуальной собственности. У кочевников-казахов скот был объектом индивидуальной собственности, но, как правило, в частносемейной ферме. Дело в том, что каждый индивид, член семьи имел свои права на известную долю семейного имущества и прежде всего на скот. Функции собственника обычно осуществлялись главой семьи - отцом либо старшим на данный момент сыном (невыделенным), либо кем-то из ближайших родственников по патрилинейной филиации, но не дальше 5-6 колена. Каждый из сыновей главы семьи имел свое право на енши, т. е. минимум, необходимый для обзаведения собственным хозяйством, и на калым, т. е. имущество в уплату за невесту. Минимальный размер и енши, и калыма определялся традициями и обычным правом, максимальный - волей отца, но не в ущерб другим сыновьям. В случае бедности и невозможности выделения и енши, и калыма, строго обязательным минимумом для отца являлась уплата калыма за невесту сына. Свои права на известную часть имущества имели жены, дочери, усыновленные дети, а также ряд очень близких родственников (подробнее о системе собственности и наследования см.: Левшин, 1832. Ч. III; Мейер, 1865; Красовский, 1868; Алтынсарин, 1870; Баллюзек, 1871; Загряжский, 1876; Самоквасов, 1876; Маковецкий, 1886; Крахалев, 1888; Гродеков, 1889; Леонтьев, 1890; Максимов, 1897; Гурлянд, 1904; Словохотов, 1905; Мякутин, 1910; МКОП, 1948; Культелеев, 1955; Аргынбаев, 1973; Кисляков, 1977; Фукс, 1981 и др.).