Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Для древнейшего же периода представление об архаическом рабстве усложняется еще и тем, что наряду с ним существует, как очень близкое ему и весьма распространенное [117] явление, институт патроната–клиентелы, предполагающий, видимо, различные степени фактической зависимости клиента от патрона. Кроме того, существует положение «терпимой свободы» [2], распространяющееся на всех hostes, т.е. попавших в сферу римского владения чужеземцев [3]. Не менее существенно впрочем и то, что в рамках гентильного права, господствовавшего в римской социальной практике вплоть до IV—III вв. до н.э., понятие liberus весьма близко соответствовало понятию libertus и существовало юридически как обозначение родича–домочадца, находящегося по отношению к pater familias в состоянии объекта не dominicia potestas, a patria potestas [4]. Практическая же разница между этими юридически совершенно не одинаковыми состояниями могла сводиться к нулю, имея в виду свободу для pater familias продажи (или отдачи в аренду) filius familias, быть может, даже и без тех ограничений, какие были наложены на нее законами XII таблиц [5].

Вызываемая неопределенным характером самих зависимых социальных состояний и отсутствием сколько–нибудь определенных и четких границ между ними, терминологическая путаница свойственна не только исторической, агрономической и другой литературе, но также юридическим сочинениям и эпиграфике. Уже отмечалось, что римляне, так же как и греки, не всегда и далеко не отчетливо различали разные степени зависимости и подчинения. Юридически вольноотпущенник в известном отношении приравнивался к рабу (равенство в некоторых случаях юридического положения servus и libertinus (libertus) вытекает из текста lex Cincia 204 г. до н.э., [6]где речь идет о quis а servis quoque pro servis servitutem servierunt — место, к которому Павел добавляет: servis libertini continentur). Возникновение этих юридических норм относится к эпохе начальной [118] республики, если не ранее. Моммзен [7]полагает, что упомянутые нами выше рабы–ремесленники из Калес, Рима и других мест в действительности были вольноотпущенниками, поскольку надписи, составленные ими, ставят их в положение известной хозяйственной и юридической самостоятельности. Мысль эту следовало бы признать справедливой, если бы не были известны другие (на греческой и римской почве) эпиграфические памятники, касающиеся рабов, обладавших не меньшей, а то и большей юридической и экономической активностью [8].

Эта смутность юридических норм, касающихся клиентов и рабов раннереспубликанской эпохи, в которых не могли разобраться даже современники, вытекала, видимо, из фактической неопределенности границ между тем и другим состоянием. Ливий (VII, 27, 8 сл.) сообщает, например, что при взятии Сатрикума у вольсков в 346 г. до н.э. добыча была отдана солдатам. Помимо этой добычи, имелось 4 тыс. dediti. Их, закованных в кандалы, консул прогнал перед триумфальной колесницей. А затем, распродав их, он отдал большую сумму денег в казну. Ливию, видимо, подобный поступок консула кажется неправомочным, и он замечает, что некоторые историки (так же, должно быть, как и он сам) думали, что масса пленников состояла из рабов, и последнее представляется ему более вероятным, чем то, что dediti могли быть распроданы как рабы. Однако в середине IV в. до н.э., вероятно, еще господствовали представления о клиентеле, сильно отличные от тех, какие сложились к концу республики. Тогда (и в еще более раннее время) факт продажи в рабство находящихся in ditione лиц не представлялся невероятным [9]. Положение [119] пленников, видимо, в какой–то степени определялось волей военачальника и обстоятельствами, связанными с возможностью и необходимостью продажи их в рабство или сохранения в качестве клиентов под чьим–либо патронатом.

Употребление термина servi по отношению к лицам, которые в силу общих представлений о рабах не должны, казалось бы, принадлежать к этой категории, подтверждает уже упоминавшаяся надпись II в. до н.э. из Испании Дальней [10]. Моммзен в примечании к этой [120] надписи [11]полагает, что речь идет о клиентах римского государства. По отношению к ним могло быть употреблено обозначение servi с одновременным указанием на находящиеся в их владении территории. Может быть, речь шла о приложении к названной общине представлений, связанных также и с примитивной формой государственного рабовладения (ср. выше, стр. 45), о привлечении такого рода рабов к военной службе, аналогично этрусским пенеcтам, а в особенности же тем летам или инквилинам из числа германцев и сарматов, которых римская администрация расселяла по окраинным провинциям на условиях такого же примитивного рабства, о чем речь идет более подробно несколькими страницами ниже. Положение названного в надписи пункта в районе Гадеса, при стратегической и коммерческой важности его для Рима, делает такое предположение достаточно вероятным [12].

Если по древнейшему праву каждый hostis становился потенциальным рабом, как только он попадал в сферу действия римского закона, то практически с захваченными общинами поступали во многих случаях совершенно не как с покоренными врагами, а как со своими подданными, инкорпорируемыми в состав римской общины (или несколько позднее как с автономными подданными). Как небезосновательно полагал Биндер [13], а за ним с некоторыми существенными поправками и Блок [14], именно в этих в древнейшую эпоху инкорпорированных латинянах и следует видеть основную массу римского плебса начальной поры Рима. Известно также, что если римский полководец принимал in ditione побежденную общину, то граждане ее становились обычно клиентами этого полководца (или, быть может, в результате произведенного распределения, клиентами и его подчиненных), оставаясь формально свободными людьми [121] (in libertate morati), которых, однако, могли рассматривать и как потенциальных рабов.

Основываясь на вышеизложенном, необходимо констатировать, что сдача вражеских солдат или невооруженных граждан в плен была общим источником рабства и клиентелы в Италии. Априори можно представить себе, что первоначально dediti скорее становились клиентами, чем рабами, тогда как по мере расширения рабского рынка и увеличения производственных возможностей использования рабов, как таковых, все чаще приходится слышать о продаже пленников в рабство.

Первые значительные контингенты рабов стали попадать в руки римлян во время войн с этрусками в IV в. до н.э. Так, в 398 г. во время вейентской войны было взято в плен и, видимо, распродано 8 тыс. человек [15]. Два года спустя по взятии и разрушении города значительная часть его населения была продана в рабство. Как уже упоминалось, при захвате Сатрикума в 346 г. до н.э. было взято в плен и продано 4 тыс. dediti. Во время латинской войны 340–339 гг. до н.э. также было захвачено и, видимо, частично распродано много пленных. В дальнейшем цифры пленников, проданных в рабство, сообщаются древними авторами в связи с историей самнитских войн: в 306 г. до н.э. было продано 7 тыс. пленных самнитов [16]. Значительно большие количества пленников стали проходить через руки римских магистратов в эпоху Пирровой и [122] Пунических войн. В 209 г. до н.э. при взятии отложившегося Тарента было продано в рабство 30 тыс. повстанцев [17]. Если эта цифра не преувеличена, то значительная часть пленных оказалась проданной за пределами Лация, ибо в другом месте Ливий сообщает об острой нехватке сельскохозяйственных рабов в Лации именно в это самое время [18].