Вильям Райан - Баня в полночь [Исторический обзор магии и гаданий в России]

Страх царя и его приближенных перед вредоносной магией, направленной против государя и власть имущих, совершенно очевиден. В 1598 году Борис Годунов, после четырнадцати лет регентства, стал царем. Он требовал от находящихся у него на службе клятвы в том, что они не попытаются «в естве и в питье, ни в платье, ни в ином ни в чем лиха никакого не учинити и не испортити»; что они не пошлют к нему никого из своих людей с колдовством или вредоносными кореньями; что не будут обращаться к предсказателям и ворожеям, чтобы те вынимали его след с каким-нибудь магическим умыслом («на следу всяким ведовским мечтанием не испортити») или насылали на царя злые чары по ветру («по ветру никакого лиха не нысылати и следу не вынимати»). Последние два вида вредоносной магии были хорошо известны в России [33]. Доступ в царские конюшни был ограничен, чтобы никто злонамеренно не подбросил злые зелья и коренья в царское седло, узду, пояс и рукавицы [34]. Ряд обвинений в использовании против царя волшебства все-таки был предъявлен: то ли Годунов действительно в это верил, то ли воспользовался удобным случаем отделаться от политических или династических противников (включая семью Романовых) [35]. Позже, в начале XVII века, сходной клятвы требовал от московских людей царь Василий Шуйский [36]. По некоторым свидетельствам, с докторов-иноземцев, которых в качестве придворных медиков постоянно приглашали с XV по XVIII век, полагалось брать письменное обязательство не использовать магию против царской семьи [37]. Но, как будет показано ниже, члены царской семьи и сами нередко обвинялись в волшебстве. За пределами Московии две другие восточнославянские страны — Украина и Белоруссия — долгое время находились под польско-литовским правлением. Там преследование ведовства в значительной степени было подчинено правовым традициям, сложившимся в Литве и Польше; преобладало местное законодательство, основанное на Магдебургском праве и Литовском статуте. Нередкие случаи сожжения на костре по обвинениям в колдовстве в этих землях могут быть подтверждены документально; так, в 1615 году были сожжены две женщины и сын одной из них [38].

В некоторых современных исследованиях о колдовстве (особенно это касается наиболее экстравагантных, авторы которых придерживаются феминистских позиций) выдвигаются идеи, будто {600} обвинения в колдовстве в действительности служили лишь прикрытием для преследований по иным мотивам (от классовой борьбы до всемирного мужского заговора против женщин). Между тем совершенно очевидно: те, кто казался неординарной личностью в политической или духовной сфере, а также иноземцы, маргиналы люди с психическими отклонениями всегда были под подозрением, подпадали под обвинения в колдовстве, оборотничестве, сглазе, других видах демонического или магического поведения. Не следует закрывать глаза и на то, что отдельные люди, потворствуя своим желаниям, практиковали (и практикуют) то, что и они сами, и окружающие считали магией; значит, они могли (как это происходит и в наше время) объявлять себя колдунами и ведьмами. Подобные практики и заявления во многих общинах могли восприниматься как реальные и вызывать опасения, особенно в периоды панических настроений, связанных с социальными потрясениями или природными катаклизмами, такими как засухи, эпидемии чумы или холеры. Обращение же к бытовой магии и знахарству распространялось столь широко, что совсем нетрудно было найти убедительные улики для недобросовестного обвинения во вредоносной магии. Примечательно, что во многих случаях и обвинитель и обвиняемый являлись членами одной семьи [39].

Б.А. Успенский показывает на основании многочисленных примеров, что колдовство, самозванство, пародирование религии и пропаганда иноземного в российском контексте были проявлениями «антиповедения» в рамках бинарной модели культуры, причем они могли пониматься как явления по существу однотипные [40]. Следует заметить, что, хотя последователи тартуско-московской школы заимствовали свой семиотический метод из определенной лингвистической традиции, простое отклонение от нормы, которое соответствовало бы лингвистической модели, не всегда оказывается достаточным для обоснования существования культурных оппозиций. Действительно, для этого необходима полная символическая инверсия с варьирующимися степенями вероятности. Наиболее наглядным здесь оказывается случай с Лжедмитрием, захватившим русский трон в начале XVII века. Как следует из обвинений, закрепившихся в фольклоре, он считался колдуном, который практиковал «навыче языка польскаго и волъхвования цыганского и всякаго чародейства бесовъскаго… Глаголаше о нем мнозии, яко по всему уподобитися ему нравом и делы скверному законопреступнику, нечестивому мучителю царю Юлиану [Отступнику], {601} иже с бесы волъхвуя…» [41]Поэтому после гибели Самозванца его труп был наряжен по-скоморошески, с маской и дудкой, и он был погребен как колдун. Обвинения в отступлении Лжедмитрия от православия включали то, что он венчался на Николин день и растлевал молодых монахинь и мальчиков [42]. В одной исторической песне поется, что он идет с женой в баню, в то время как князья и бояре идут в церковь, — поведение, интерпретируемое в народе как нечестивое, колдовское. А его польская супруга Марина описывается как «зла еретница, безбожница», не разделившая кровавой расправы, которая постигла ее мужа, потому, что обратилась в сороку и улетела [43], другими словами, была ведьмой [44].

Страх перед ведьмами в XVI — начале XVII века в России ничтожен по сравнению с тем, что происходило в то же время в Западной Европе. Аресты, обвинения, процессы и казни в некоторых частях Европы были гораздо более значительными. Если все же считать, что охота на ведьм имела место и в России, то преимущественно она относится к XVII веку [45]. Охоту на ведьм поощрял царь Алексей Михайлович (1629—1676), взошедший на царство в 1645 году. Он, как и его близкий современник Иаков I Английский (ум. в 1625), интересовался оккультными науками и опасался злых чар, которые могли быть направлены против его семьи. Возможно, ближе всего к панике, вызванной колдовством, Московское государство подошло в 1656—1660 годах (т.е. после издания «Соборного уложения» 1649 года!). Тогда было возбуждено следствие в маленьком городке Лух, к северо-востоку от Москвы. К следствию было привлечено множество людей обоего пола, в основном по оговору подследственных. В данном случае явный политический подтекст отсутствовал. Многие детали обвинения обычны для русской народной магии и веры в колдовство. Предполагаемые ведьмы обвинялись в том, что они кричали звериными голосами, «портили» травами и кореньями, клали крест под пяту (обычный способ демонической магии, известный по более поздним свидетельствам), портили свадьбы (одна из важнейших функций волшебников и колдунов), насылали чары «по ветру» (особый вид исключительно вредоносной магии, хорошо известный в России), рассыпали соль. В конце концов пятеро мужчин были казнены (вид казни в документах не указан) [46].