Филип Хук - Галерея аферистов. История искусства и тех, кто его продает

На это смелое, рискованное предприятие Кассирера изначально вдохновило сотрудничество с Дюран-Рюэлем, но в первые годы XX в. он превзошел парижского маршана, поскольку понял и стал всячески пропагандировать французских постимпрессионистов. Он устраивал выставки Сезанна, Гогена и особенно Ван Гога с энтузиазмом, которого не разделял его старший собрат. Более того, Кассирер отправился к семье Ван Гога, чтобы купить произведения мастера, и подружился с невесткой художника Иоганной Ван Гог-Бонгер, вдовой Тео, хотя их отношения порой и омрачали ссоры. Здесь мы возвращаемся к подвигам «во благо культуры». Кассирер полагал, что глубокое новое искусство может стать достоянием общественности только благодаря коммерческой галерее и что способствовать популяризации передовой живописи может проницательная критика и интерпретация, которую предлагали его художественные журналы. Торговцу принадлежит в этом процессе решающая и в какой-то степени даже диктаторская роль. Возможно, чтобы пропагандировать новое искусство, действительно нужно высокомерие, несокрушимая убежденность и вера в себя. Кассирер обращался в равной мере к коллекционерам и директорам музеев. Он словно бы говорил: «Посмотрите на то, что кажется мне прекрасным. Согласитесь со мной, что эту картину явно стоит купить. Купите ее для своей коллекции. Включите ее в свое музейное собрание ради потомков. А теперь посмотрите, как растут цены». Достоверность и убедительность этим суждениям придают деньги. Как метко выразился Роберт Дженсен, тот, кто контролирует рынок, контролирует историю.

Кассирер устроил первую персональную выставку Матисса за пределами Франции в 1909 г. в Берлине. Однако можно утверждать, что самое серьезное влияние на своих современников он оказал, защищая, популяризируя и продвигая на рынке искусство Ван Гога в Германии с 1901 г. Если бы художники объединения «Мост» не получили доступа к творчеству Ван Гога благодаря выставкам его работ, организованным Кассирером в первую декаду XX в., и особенно благодаря показу картин Ван Гога в дрезденской галерее Эрнста Арнольда в 1905 г., экспрессионизм мог бы и не обрести тот яркий, насыщенный цвет и напряженную линию, что стали его характерными чертами. Это важный пример влияния торговца на развитие современного искусства.

Кассирер не пользовался безусловной популярностью среди художников. Хотя именно Кассирер предложил Максу Бекману устроить его первую берлинскую выставку в январе 1907 г., Бекман был склонен видеть в нем типичного «надменного еврейского дельца». В 1908 г. Бекман снова вознегодовал на его «безграничную власть» над Сецессионом, сетуя, что «невозможно-де развивать немецкое искусство, пока оно всецело подчинено деловым интересам К[ассирера]». 31 декабря 1912 г. Бекман вновь язвительно заметил: «Страшно трудно понять, где провести черту между профессиональными отношениями и своим собственным чувством чести. Особенно в нашем случае, когда партнер — фирма К[ассирера]».

Можно усмотреть горькую иронию в том, что накануне Первой мировой войны деятельность берлинских и парижских передовых торговцев привела к тому, что граждане Германии и Франции одновременно осознали зловещий и жуткий факт: их национальное искусство подвергается злокозненному, коварному и вредоносному влиянию противника, то есть, соответственно, Франции и Германии. В 1911 г. консервативный немецкий художник Карл Финнен опубликовал диатрибу в адрес чужеземцев, и в особенности французов, заполонивших немецкое искусство. «Великая, могущественная, возрождающаяся культура и народ, подобный нам, — громогласно заявлял он, — не может вечно смиряться с теми духовными оковами, которые наложили на нас иностранцы. Немецкие и французские торговцы картинами заключили тайный сговор и, притворяясь, будто делают все для блага искусства, наводняют Германию множеством французских картин». По мнению Финнена, к заговору примкнули и художественные критики: «Наши талантливые писатели в руках берлинских и парижских спекулянтов!» В Париже такая позиция вызвала всплеск раздражения: кубизм обвинили в том, что он-де развращает и губит чистое, незапятнанное французское искусство, подчиняя его тевтонскому воздействию, ведь пропагандирует его не кто-нибудь, а немец Канвейлер. В обоих случаях вину во вредоносном влиянии возлагали на торговцев. В лихорадочной атмосфере националистического соперничества, неизбежным, как теперь стало понятно, следствием которого явилась война, все уяснили себе одно: судьбу авангарда в художественном мире определяет коммерческая инициатива.

Разумеется, Пауль Кассирер был непростым, резким, раздражительным человеком, да к тому же страдал депрессией. В 1901 г. между Бруно и Паулем произошла одна из тех ссор, что время от времени сотрясают любое семейство, избравшее своим ремеслом торговлю предметами искусства. Ссора была серьезная: хотя ее причины до сих пор неизвестны, пути Бруно и Пауля разошлись навсегда. Впоследствии Пауль женился на актрисе Тилле Дюрьё, веселой и обаятельной, но требовательной, упрямой и своенравной. В конце концов, в 1926 г., не в силах более выносить безумства рынка, бешеную инфляцию и постоянные размолвки с женой и другими женщинами, он покончил с собой. Макс Либерман произнес надгробную речь. В ней прозвучали и критические ноты: Либерман упомянул о том, что Кассирер был натурой, в чем-то напоминающей Фауста. Какой же именно договор с дьяволом, по мнению знавших его, заключил Кассирер? Может быть, его более привлекали деньги, чем собственно искусство? Может быть, он эксплуатировал своих подопечных-художников, не выплачивая им того, что они заслуживают? В этом его действительно нередко подозревали, особенно живописцы. Однако без участия Кассирера история модернизма в Германии XX в. выглядела бы куда более провинциальной и не столь привлекательной.

Джон Ричардсон выдвигает интересную гипотезу относительно ряда прогрессивных торговцев картинами в Германии начала XX в., евреев по происхождению. Он полагает, что торговля картинами давала молодому поколению евреев идеальную возможность воплотить два устремления. С одной стороны, они унаследовали от предков желание получать прибыль и зачастую начинали свои карьеры в фамильных фирмах, а с другой стороны, им был свойствен некий идеализм, желание развиваться духовно, и коллекционирование живописи, особенно модернистской, а также торговля образцами подобного искусства позволяли удовлетворить эту страсть. Очевидным примером такого торговца картинами может служить Канвейлер, перебравшийся в Париж. Однако накануне Первой мировой войны на этом поприще проявили себя также берлинец Гуго Перльс, уроженец Мюнхена Юстин Танхаузер, житель Дюссельдорфа Альфред Флехтхайм и яркий, колоритный и обаятельный Герварт Вальден.