Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

Хороший царь - естественно, победитель; оставленный своими, побежденный - естественно, плохой царь: суть универсальна, монархическая мораль спасена!

Начиная эту книгу, я интересовался, в какой степени древние источники, касающиеся темы Дария/Дара, могут использоваться современным историком. Итог получился двойственным. С одной стороны, проведенный здесь анализ истории образов и представлений оказался плодотворным, но с другой стороны, он не сулит больших надежд тем, кто хотел бы вернуться к "реальности". Даже учитывая предварительные наблюдения, а именно - что любая попытка восстановления биографии иллюзорна, нельзя не констатировать, что в результате проделанной работы мы все еще не знаем, каким был Дарий. Возросло сомнение и в определении того, каким был "истинный" Александр - настолько кажется щекотливым и сложным установить методологическую и когнитивную связь между образами и реальностью.

Таким образом, можно ли сказать, что мы осуждены на то, чтобы видеть вместо Дария лишь силуэт, обезличенный, созданный из удобных обрывков поклонниками и льстецами Александра, который и сам-то сократился до размеров иконы? В значительной степени - да, без сомнения, так как отсутствие документальной базы остается непреодолимым препятствием. Чтобы понять решения, приписанные Дарию в ходе генерального сражения, идеально было бы располагать источниками, четко описывающими поведение, которому Великий царь должен был следовать в любых обстоятельствах войн и сражений. Но таких записей нет, так как замечательная надпись Дария I в Накш и - Рустам (DNb), где описываются царские достоинства бойца и военачальника, не дает никакого ключа, который мог бы дать нам четкую и реалистичную информацию о том, где тот или иной Великий царь находился во время боев. От идеального Дария I из Накш и - Рустам до нереального Дария III греко-римских источников мы просто переходим от канонического изображения царя к его негативной копии.

Понимание литературных и идеологических аспектов старинных источников не оправдывает предложения создать контр-изображение, которое явилось бы абсурдным и неприемлемым результатом упрощенного механического перевертывания. Наконец, обнаружение противоречий между Аррианом и представителями Вульгаты не позволяет дать какие-либо четкие заключения относительно "настоящего" Дария. Естественно, можно подчеркнуть явно подозрительный характер образа, созданного греко-римскими источниками, но, строго говоря, невозможно определить, в какой степени изображение извращает правду об историческом персонаже, так как мы не располагаем никакой бесспорной информацией об уже упоминавшейся "ахеменидской реальности".

Тем не менее не стоит опускать руки. В качестве последнего размышления относительно методики я хотел бы показать, начиная с часто повторяющегося мотива - "бегства Дария", - что в связи с острой недостаточностью информации в древних легендах можно использовать путь рассуждений, компаративистскую историю, которая может привести к иной интерпретации событий, чем та, которая столь широко распространилась в виде письменных и художественных материалов вследствие гегемонии греко-римских источников и в некотором смысле "подтверждена" иранской точкой зрения.

Для этого давайте вернемся к проблеме примеров. Унаследованная от mimesis Гомера - чаще всего при помощи Ксенофонта, - и ставшая основным принципом описания и объяснения не только деяний Александра и его приключений, но и объяснением "позорных" поражений Дария, героическая модель была еще в Античности поставлена под сомнение. Она используется в повествовательной практике, пусть даже в риторической форме, чтобы подчеркнуть - как отлично это делает Арриан в изобретенных им диалогах с Парменионом, - что Александр также может продемонстрировать способность к рассудительности, когда момент требует благоразумия и осмотрительности. Применение этой модели в отношении окружения Александра оспаривается в еще большей степени как официально, так и теоретически. Даже если бы было можно стать свидетелем дебатов, ведшихся в окружении Кира Младшего, эти рассуждения не касались бы напрямую ни практики, ни теории ахеменидской монархии. Тем не менее я убежден, что вполне возможно прояснить некоторые рассуждения о военной деятельности ахеменидского царя, тем более, что дебаты в византийских источниках практически слово в слово идентичны дебатам при сасанидском дворе.

Таким образом, я намереваюсь подвергнуть поборников и результаты обсуждения сомнениям, а затем сопоставить их с событиями такого же типа, происходившими в современной Франции, завершившимися воцарением Людовика XIV. В свою очередь - я очень на это надеюсь, - это погружение в компаративистскую историю позволит мне оправдать мою первоначальную гипотезу, то есть то, что существовал свод особых правил поведения Великого царя на войне, и что, таким образом, поведение Дария, в том числе его постоянные удаления с поля битвы, могут быть объяснены чисто персидской царской этикой.

То, что я только что назвал первоначальной гипотезой, было уже упомянуто в книге об иранских религиях, опубликованной в 1965 году и переведенной на французский язык в 1968 году. Гео Виденгрен рассмотрел в ней проблему в индоиранском контексте и предложил следующее решение. Согласно его мнению, персидский царь лично никогда не принимал участие в боях. В качестве примера он ссылается на Ксеркса, который, "усевшись на высоком троне, следил за сражением при Саламине", а также на Дария III:

"Спокойно стоя на своей боевой колеснице, Дарий III следит за ходом боев при Иссе и Гавгамелах. Когда сражение было проиграно, он убежал, так как его долг состоял не в том, чтобы сражаться, а в том, чтобы просто выжить, и затем продолжать править. Мы совершаем огромную ошибку, обвиняя его в трусости. Он совсем не трус. В "Махабхарате" Юдхиштира, образец для правителей, не принимает участие в бою; он довольствуется тем, что контролирует его и руководит им" (1968, стр. 179).

Поскольку это исследование было написано в форме вводного элемента повествования, в тексте нет предварительного анализа положения Дария во время обоих сражений [2] См., например, стр. 226–247 по поводу «мозаики из Неаполя». , но в целом гипотеза Виденгрена весьма соблазнительна, что подчеркнул и С. Ниландер (1993). Она действительно позволяет лучше понять некоторые сообщения, приведенные авторами. Вульгаты: Дарий согласился оставить поле битвы при Гавгамелах только в результате настойчивости своих приближенных, озабоченных тем, чтобы сохранить жизнь царя.