Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

Говоря о поведении Дария во время сражений, они используют обычно выражения и формулировки достаточно или очень позитивные. Плутарх единственный из всех дает "очень царственный" физический портрет Дария: "Он превосходил всех других мужчин по красоте и представительности... Стоя посреди своего царского эскадрона, он отличался от всех своей красотой и размерами, стоя на колеснице" [74] Плутарх. Александр 21.6; 33.5. . Юстиниан подчеркивает его стойкость при военных столкновениях: "Дарий вступил в войну, которую ему навязал Александр Великий, с большим мужеством, и долгое время фортуна была на его стороне" [75] Юстиниан Х.3.6. . Подчеркивалось личное мужество Великого царя: "Дарий, с высоты своей колесницы, властвовал над всем" [76] Квинт Курций III. 11.7 (Исс). . Сражаясь на своей колеснице один, он метал копья в нападающих, в то время как многочисленные персы сражались рядом с ним" [77] Диодор XVII.60.2 (Гавгамелы). . Диодор и Квинт Курций также говорят о том, что это не Великий царь дал сигнал о крахе при Гавгамелах:

"Все были убеждены, что царь был убит. Траурные вопли, дикие крики, стоны приближенных и придворных Дария привели в беспорядок всю персидскую армию, которая до тех пор сражалась с равными шансами на успех" [78] Диодор XVII.60.2; Квинт Курций IV.15.28–29. .

Передаваемая Квинтом Курцием и Юстинианом история о битве при Гавгамелах также достойна внимания. Ссылаясь на определенные анонимные источники, ("как говорят"), Квинт Курций сообщает, что, "выхватив свой меч, Дарий спросил себя, не избежал ли бы он, умерев с честью, стыда бегства. Но, высоко поднятый на своей колеснице, он покраснел оттого, что покидает своих приближенных" [79] Квинт Курций IV 15.30. . Раздумья о самоубийстве напоминают позицию Арсита, поставленного Дарием во главе армии в Малой Азии в 334 году. После поражения при Гранике "он убегает во Фригию, и там, как говорят, он покончил с собой, поскольку персы сочли, что это он был ответственен за случившуюся неудачу" [80] Арриан 1.16.3. . Юстиниан цитировал Помпея Трога и за ним Орозия [81] Орозий III. 17.3: «Но, когда Дарий увидел, что его войска побеждены, он был вынужден, хотя и был готов умереть на поле битвы, убежать опрометью по настоянию своих приближенных (persuasu suorum fugere compulsus est). : "Дарий, видя поражение своих войск, также хотел умереть"; Юстиниан добавляет, что "те, кто его окружали, вынудили его бежать" [82] Юстиниан XI. 14.3 (sed a proximis fugere compulsus est); см. глава XII. .

Квинт Курций и Юстиниан вводят также особо значительный монархический повод, который необходим для того, чтобы ощутимо смягчить негативное суждение относительно бегства Великого царя. Оставляющие спешно поле битвы при Гавгамелах и направляющиеся к городу Арбелы остатки царской армии должны были перейти реку Ликос. Царские советники посоветовали разрушить мост, таким образом отрезая путь преследователям. Дарий отказался принять тогда такое решение по следующим причинам:

"Он отлично понимал, что, разрушая мост, он оставил бы врагу тысячи и тысячи персов, которые не достигли еще реки. Оставив после себя мост нетронутым, он сказал, - согласно известному преданию, - что он предпочтет оставить проход тем, кто его преследует, чем закрыть его для тех, кто спасается бегством" [83] Квинт Курций IV. 16.9; анекдот также сообщен Юстинианом XI. 14.4. .

Отношение, очень отличное от позиции далекого преемника Дария - сасанидского царя Хосроя, который, в аналогичных обстоятельствах, дал срок в три дня своим солдатам, чтобы преодолеть мост на Евфрате: "В условленный день часть его войск была оставлена в арьергарде, так как она не перешла реки: не испытывая никакой жалости к своим солдатам, царь послал людей разрушить мост" [84] Прокоп. Войны II. 12.3–5. .

Необходимо добавить, что Диодор и Юстиниан - единственные, кто упоминают о македонской опасности, с которой жил Дарий с самого воцарения [85] Диодор XVII.7.1–3; Юстиниан XI.6.8–10 (об этом пассаже), см.: HEP 842–843. . Квинт Курций и Диодор также сообщают о мерах по организации тыла и снабжения, предпринятых Великим царем в начале его царствования и между сражениями при Иссе и Гавгамелах [86] Диодор XVII. 1.1; Квинт Курций III.3.6 и IV.9.3; также Диодор XVII.39 (Дарий после Исса): «Вопреки катастрофе, которую он только что пережил, его решимость не бвла поколеблена» (сравните HEP 843–859). . Они также единственные, кто говорит о персидской контратаке, проведенной на арьергардные части Александра после сражения при Иссе [87] Диодор XVII 48.5–6; Квинт Курций IV. 1.34–35; 5.13. . Диодор, но еще более Квинт Курций, похоже, имели также особый интерес к "дедовским обычаям" персов, на которые они неоднократно ссылаются. Таким образом, можно сказать, что в целом видение Квинта Курция, Диодора и Юстиниана, несомненно, менее неблагоприятно, чем то, которое мы находим у Арриана на протяжении первой части "Анабасиса", и между прочим, в некоторых случаях, оно отмечено значительной оригинальностью.

Должны ли мы заключить из этого наблюдения, что Диодор, Квинт Курций и Юстиниан имели доступ к единственному и особому источнику, который был основан на сообщениях, полученных из лагеря самого Дария? Существовала ли когда-нибудь персидская версия "истории Дария", или по крайней мере персофильская версия событий?

Таков был тезис, защищаемый английским историком Тарном, который, будучи яростным защитником несравненного величия Александра, не мог допустить даже частично реальность позитивных представлений о Дарий, которые периодически встречаются то там то сям: "великий и добрый" Дарий - фикция... Это был жалкий пример деспота и труса, не способного ни на что" - уверенно пишет он (I, стр. 58). Он приписывал позитивный портрет Дария утерянному произведению, созданному неизвестным автором, которого он называет "источник из числа наемников". Он считает, что этот труд отражал точку зрения греческих наемников, бывших на службе у Дария. Именно этим источником пользовался Диодор, составляя описание событий до сражения при Иссе; его использовал Квинт Курций, описывая период до смерти Великого царя (II, стр.71-75; 105-106). Из этого источника Диодор и Квинт Курций позаимствовали портрет "смелого Дария", хотя, согласно Тарну, "в действительности он был обыкновенным трусом" (II, стр. 72)

Тарн пошел даже дальше, так как - по крайней мере под видом гипотезы, - он предлагал определить происхождение сведений, обильно используемых Диодором и Квинтом Курцием. Он считал, что главным вдохновителем, даже автором обсуждаемой книги, был, разумеется, Патрон, начальник наемников на службе Дария. Об этом можно думать на основании глав, посвященных Великому царю в книге V Квинта Курция. Сцены из лагеря Дария и короткие истории не доказывают обязательное участие в написании каких-то привилегированных информаторов, которые затем оставили бы свои воспоминания. Текст скорее похож на умело составленные exempla, чем на исторические воспоминания, которые были бы основаны на несомненных и поддающихся проверке свидетельствах.