Алексей Васильев - От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Автор. Кого бы вы выделили из наших лидеров, участвовавших в определении политики на Ближнем и Среднем Востоке?

Е.Д. Пырлин. Косыгина. Он всегда имел свое мнение и отстаивал его. Он был очень хваткий человек, на переговорах вел себя великолепно. Быстро справлялся даже с совершенно новым для него материалом. Я не видел больше людей такого полета. Правда, еще Андропов. Но Андропов не успел раскрыться. Ему бы раньше прийти к власти! Опоздал… Он бы осуществлял то же самое, что пытаются делать сейчас, но умнее, последовательнее, не бросался бы из стороны в сторону, не развалил бы страну. Ведь с самого начала он взялся за одно из главных для нас дел — за дисциплину. Это соответствовало настроениям людей — навести порядок. Опоздал, опоздал… Любопытно, что он сталинские годы прошел незамаранным… Старик Шепилов — это опять утерянный шанс. Его и выбросили из руководства, видимо, потому, что он слишком выделялся.

Автор. А ваша оценка Громыко?

Е.Д. Пырлин. Мне кажется, во многом можно упрекнуть Громыко — в негибкости, доктринерстве, в определенной идеологической зашоренности.

Автор. Могу привести пример идеологических убеждений Громыко, почерпнутых из его же воспоминаний: «Само собой понятно, что Шульц — представитель ведущей капиталистической державы, выразитель идей иного социального мира. Это личность, так сказать, запрограммированная социальным кодом. Как политик, выразитель интересов правящего класса США он верно служит державе, задавшейся целью добиться доминирующего положения в мире. Понимает ли он, что другая социально-экономическая система — социализм — является результатом объективного, исторического развития? Понимает ли он, что всякие установки на то, чтобы потеснить социализм, а то и совсем его устранить, бесперспективны? На эти вопросы я не берусь ответить» {223} 223 Громыко А.А. Памятное. С. 192. .

Е.Д. Пырлин. Сейчас все это звучит как голос из прошлого. Но у Громыко все-таки нельзя отнять его профессионализм, и высочайшего класса. Он был профессиональным дипломатом, так сказать, в самом высоком понимании этого слова, при всех его недостатках, чисто человеческих и других… И в людях он ценил профессионализм. Он не знал Ближнего и Среднего Востока, но интересовался мнением компетентных людей. Но Ближний Восток он не любил. Вообще он не любил Восток. Он был чистый западник, чистый американист. У него были две любимые темы разговоров — ООН и охота, охота и ООН. Все остальные темы он вообще не затрагивал в личных беседах. В любом состоянии, если он был раздраженный и сердитый, всегда можно было вернуть ему хорошее настроение, заговорив об ООН или охоте. Но ни в коем случае не о Ближнем Востоке, не об арабо-израильском конфликте.

Автор. Если бы умный Громыко набрался мужества и выступил против ввода наших войск в Афганистан, это был бы его звездный час. Он бы погорел, лишился поста, но вошел бы в историю, сделал бы великий шаг.

Е.Д. Пырлин. Он не мог этого сделать. Он не мог выступить против Брежнева, даже больного и старого маразматика. А если бы мы действительно не ввели войска в Афганистан, то важность этой его жертвы никто бы так и не оценил.

Автор. Да, пожалуй. Он не мог поступить иначе, хотя разрядка, за которую он в принципе выступал, пошла под откос. Был ли у нас кто-либо, какая-либо группа заинтересованных в срыве разрядки?

Е.Д. Пырлин. Пожалуй нет. Под разрядкой понимали статус-кво, поэтому в ней были заинтересованы все. О каких-то фракциях в том понимании, как мы сейчас говорим, в то время не было и речи. Худо-бедно было бюрократическое единство в деле подлаживания под генерального секретаря, под установки. Никто не был заинтересован в том, чтобы показать готовность идти на риск.

Автор. Закон деятельности бюрократии подразумевал, что чем меньше делаешь, чем меньше усилий и активности, тем надежнее.

Е.Д. Пырлин. Да. Тем надежнее, тем спокойнее ты сам будешь жить.

Е.М. Русаков . Я бы не стал упрощать и смешивать в одну кучу «раннего» Брежнева с «поздним», и тем более — с Черненко.

Динамичность по мере прогрессирования болезни Брежнева замедлялась. Но, несмотря на «речевые памятки», наверху принимались серьезные решения, государственный аппарат работал как обычно. Правда, это касалось, прежде всего, отношений с США, Китаем, крупными западноевропейскими странами, Индией, даже Финляндией, которую «по старой привычке» опекал и Суслов (он даже визировал немногочисленные крупные статьи в «Правде» по этой стране). Но ближневосточные страны, в том числе Египет, после 1973 года из круга «избранных» стали выходить. Даже Япония, которую в 1960-х годах посетила чуть ли не половина Совета министров СССР, была изъята из этого круга после того, как японцы в 1976 году долго тянули с возвращением самолета МиГ-25, на котором сбежал советский летчик.

Вообще, это большой философский и политологический вопрос, что лучше — слабый лидер и коллективное руководство или авторитарный «всезнающий лидер», у которого все на побегушках, не всегда трезвый, но волевой лидер или умнейшая непьющая размазня. В конце концов, Рейган особым интеллектом не отличался, но его в США считают одним из лучших американских президентов. Да, МИДу приходилось писать «капусту», а разведке — отклики на выступления генсека или празднование Первого мая, о которых почти никто в мире и не слышал. Я уж не говорю о пяти-шести годах подготовки к 50-летию Октябрьской революции и 100-летию со дня рождения В.И. Ленина. Доставалось не только зарубежным собкорам, но и дипломатам, и разведчикам. Не надо преувеличивать значение всей этой суеты (она присутствует у всех, достаточно посмотреть, сколько хлопот доставляет американским посольствам приезд третьеразрядного сенатора). Кто хотел, тот работал, а в разведке тех, кто не хотел или не мог работать, заставляли делать это или отправляли в «почетную ссылку» домой, впредь не выпуская его дальше советской границы. При Андропове много импульсов шло от него самого. Мне представляется, что для Андропова внешняя политика (а разведка — неотъемлемая ее часть) была своего рода отдушиной, позволявшей ему отвлечься от болезни Брежнева, склок в политбюро и неустроенности страны. Сама разведка тоже выдвигала немало инициатив, хотя далеко не все они принимались, а к некоторым относились как к горячей картошке и прятали их подальше, но незадачливых «энтузиастов» лишь журили.

Взглянем шире за скромные горизонты внешней разведки. Разве поворот в советско-американских отношениях к договоренностям об ограничении стратегических вооружений и разрядке напряженности не был инновацией глобального масштаба? По крайней мере, разрядка почти на десять лет обеспечила относительную стабильность советско-американских отношений. И в этот поворот внесли свой вклад и руководство страны, и в разной степени все ведомства, как, впрочем (вместе с американскими «ястребами»), и в ее «похороны».