Олег Абакумов - Третье отделение на страже нравственности и благочиния [Жандармы в борьбе со взятками и пороком, 1826–1866 гг.]

Заканчиваются материалы этого дела очередным письмом г-жи Энгельгардт, в котором она, скорбя о смерти императора Николая I, утверждала, что «при жизни его правосудие было оказано в самом скорейшем времени» [464]. Следует отметить, что справедливость искалась внесудебным путем, расчетом на высочайшую волю, но состязание с братом царской фаворитки оказалось неравным.

Личная жизнь россиян зачастую была увлекательнее любовно-авантюрных романов. Случаи семейной неверности часто привлекали внимание жандармов, правда, скорее как некая секретная светская (или, точнее, интимная петербургская) хроника. И вновь обратимся к дневнику Л. В. Дубельта: «[1853 г.] Генварь 5. Статский советник Демидов застал у своей жены камер-юнкера князя Кочубея и в порыве ревности вызвал его на дуэль. Дуэль эта предупреждена, и князь Кочубей, объявив, что он волочился за горничною девушкою г-жи Демидовой, отправлен на службу в Смоленск» [465]. Находчивость ловеласа и административное решение властей предотвратили возможный кровавый исход дуэли.

Следом у Л. В. Дубельта встречаем очередной водевильный сюжет, обернувшийся трагедией: «[1853 г]. Октябрь 17. Городовой унтер-офицер Колотенко, квартира коего на Литейной в 3-м этаже, придя ночью домой после дозора, застал у своей жены под кроватью писаря военных поселений Лазарева, завернутого в одеяло. Это не понравилось Колотенке, он рассердился, а жена его испугалась и бросилась в окно; Лазарев последовал за нею, и оба убились» [466].

Семейные неурядицы вели в Третье отделение и тех, кто на дух не переносил жандармов. Скандально известный публикацией в Европе книжки о знаменитых российских дворянских фамилиях князь П. В. Долгоруков, отбыв ссылку и затворное житье в своих поместьях, в январе 1854 г. явился к Л. В. Дубельту с жалобой на свою супругу, «что она выходит из повиновения и хочет все жить за границей, и просил, чтобы правительство поставило ее в должные пределы повиновения» [467]. По действующим правилам жалоба была направлена на рассмотрение министру внутренних дел, а жена князя была приглашена в полицию на беседу. После этой встречи Л. В. Дубельт записал в дневнике: «А между тем и княгиня жалуется, что муж ее все дерется, и точно явилась к нам с подбитым глазом» [468]. Теперь настал черед объясняться самому жалобщику. По словам жандармского генерала: «Князь уверяет, что он теперь ее не бил, но точно несколько лет тому назад высек плетьми за то, что застал ее под чужим мужчиной» [469]. Обстановка полицейского ведомства побуждала к интимным откровениям.

С началом правления Александра II задачи политической полиции не поменялись. Надзор следил за частной жизнью россиян, транслируя наверх наиболее интересные, забавные, трагикомичные слухи. Сообщалось: «Живущий в Б. Конюшенной в собственном доме булочник Вебер, не зная, как уже отделаться от любопытных, которые приходят в его булочную справляться о происшествии в его семействе, то есть о брошенном будто бы дочерью его новорожденном ребенке в отхожее место, решился с досады палкою выгонять докучливых гостей, ибо не его дочь, а дочь соседей, часовщика Эбера, совершила, как говорят, означенное преступление» [470].

Молва смешала созвучные фамилии, и трагическое событие превратилось в фарс, обретя черты городского анекдота, лишенного назидательного смысла. В то же время донесение показывало решимость Вебера отстоять честное имя своей семьи и существовавший социальный контроль, признававший семейную ответственность за такое преступление.

Конечно, полиция получала и более достоверные сведения. Например, сообщалось, со ссылкой на место и источник информации, что 2 августа 1860 г. в булочной на Литейной горничная почетного гражданина, фабриканта П. А. Битнера, рассказывала, что «Битнер сильно пьет и в нетрезвом виде возвращаясь домой заводит постоянно драку с женой. На прошлой неделе он приехал домой совершенно пьяный и начал жестоко бить жену, после чего она ночью же куда-то скрылась и по сие время не возвращалась» [471]. Если происшествие в семье фабриканта не заинтересовало политическую полицию, то конфликтная ситуация в семье государственного служащего — чиновника Военного министерства, статс-секретаря Булгакова, напротив, привлекла внимание. Материалы жандармского делопроизводства позволяют проследить «технологию» надзора.

Началось это разбирательство традиционно, с агентурного донесения. В анонимной записке, датированной 12 августа 1860 г., сообщалось, что накануне чиновник Булгаков сильно избил свою жену. Происшествие случилось около двух часов ночи, и, как доложил агент, слышались «ужасные женские крики, которые разбудили весь дом» [472]. По этому факту была начата проверка. Следствие шло окольными путями. Ничего конкретного выяснить не удавалось, но собранные слухи подтвердили непростой характер семейных отношений. Чиновник Третьего отделения докладывал руководству: «сделанные по сему предмету разведывания обнаружили только то, что госпожа Булгакова жила минувшим летом на даче в Павловске, где о ее нравственных правилах носились какие-то темные слухи, заставлявшие думать, что она имела там любовную интригу» [473].

Косвенным подтверждением серьезного конфликта стал неожиданный отъезд в деревню супруги Булгакова. Этот отъезд «крайне удивил даже ближайшую ее прислугу», так как она «собралась в дорогу не более как в полторы […] сутки» [474]. Агенты продолжали интересоваться разговорами о случившемся. Был зафиксирован слух о том, что «статс-секретарь Булгаков высек свою жену за то, что он по возвращении из-за границы застал ее в связи с каким-то офицером и вслед за тем отправил ее в деревню» [475].

Одновременно обратили внимание и на личность Булгакова. Установили, что он «любит выпить и потому жестоко дерзок в обращении как с своими, так и казенными людьми, что он имеет связь с актрисою Барановскою или Барановою, недавно приехавшею из-за границы». Детали конфликта попытались установить по месту службы, но «о происшествии никому из чиновников провиантского и комиссариатского департаментов не известно» [476]. Чиновник полиции сообщал руководству Третьего отделения: «Сведения эти собраны самым осторожным образом» — и, видя явный интерес к продолжению исследования данного случая, прибавлял: «Я отправил одного расторопного агента в Павловск» [477].

Политическая полиция еще глубже завязает в этой семейной истории. И вот уже полицейский агент сообщал из Павловска: «Госпожа Булгакова вела нынешним летом весьма легкую жизнь, была постоянно окружена молодежью и находилась в преступной связи с гусаром Образцового полка, из австрийцев, Николичем. Слухи об этом достигли до ее мужа» [478]. К семейным неурядицам добавились и служебные. Якобы, вернувшись из-за границы, Булгаков узнал о назначении на его место другого чиновника и о явном нерасположении к себе императора. Агент продолжал повествование: «Все это его сильно взбесило. Он едет в Павловск к жене, застает у нее гусара Николича, которого выгоняет. Ее же начинает стегать нагайкой, а на другой день отправил ее в деревню» [479].