Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

Четыре месяца спустя Рюмина по приказу Берии взяли. И тогда выяснилось, что, преследуя евреев, он руководствовался собственными убеждениями, один к одному позаимствованными из небезызвестных протоколов сионских мудрецов. Мне довелось познакомиться с письмами Рюмина из Лефортово в адрес Маленкова. Эти послания размером с банные полотенца невозможно читать без лупы — в тексте нет интервалов между словами и между строчками. Вкратце пересказать их содержание не берусь — они охватывают события от Ветхого завета до наших дней, — попытаюсь лишь передать их эмоциональный накал. Обращаясь к Маленкову, Рюмин поражается людской слепоте вообще и слепоте Маленкова в частности. Господи, да как же умный Георгий Максимилианович, верный ученик и продолжатель дела великого Сталина, все еще не сообразил, что евреи куда опаснее всех атомных и водородных бомб, вместе взятых! Они, эти самые евреи, если их вовремя не остановить, заставят все человечество харкать кровью. Он, Рюмин, грудью встал на ихнем пути, а его, вместо того чтобы честь по чести наградить за проявленную бдительность, гноят в карцере Лефортовской тюрьмы и морят голодом. Не пора ли прозреть?! Ротшильды, рокфеллеры и бен–гурионы всех мастей и оттенков самодовольно потирают руки, предвидя скорую победу международного еврейства, а мы даже не чешемся! Он, Рюмин, чист перед партией, ему не в чем оправдываться, а вот Георгию Максимилиановичу стоит призадуматься, не то будет поздно!

Насколько я понял, письма Рюмина не дошли до Маленкова, единственными их читателями были следователи, в глаза и за глаза потешавшиеся над Рюминым.

Смерть Сталина поставила на повестку дня острейший вопрос — кто возглавит страну победившего социализма? В желающих не было недостатка, однако на первых порах до драки не дошло — решили править гуртом, обозначив этот способ звучным термином «коллегиальность». Всех это вроде бы устроило как нельзя лучше, но согласие оказалось обманчивым и непродолжительным.

Как дальше развернулись события? Вернее сказать, с чего все началось?

В последние годы жизни Сталина Маленков и Берия держались вместе не по дружбе, а в силу необходимости — тесное взаимодействие помогало выжить и упрочить свое положение в Кремле. Когда же Сталин умер, то быстро обнаружилось, что их цели не совпадают. Пример налицо. По инициативе Маленкова на мартовском (1953 года) Пленуме ЦК КПСС Игнатьева избрали секретарем ЦК, курирующим правоохранительные органы. Берии маленковский соглядатай был совершенно ни к чему, и он, действуя рука об руку с Хрущевым, месяц спустя добился смещения Игнатьева за нарушения социалистической законности в следственном аппарате бывшего Министерства государственной безопасности, которое тот возглавлял в течение полутора лет. Игнатьева не предали суду, а только отправили в почетную ссылку, назначив первым секретарем Башкирского обкома КПСС.

Резкий маневр Берии насторожил Маленкова. Еще в конце тридцатых годов он по достоинству оценил коварство Берии, а теперь понял, что человек в пенсне вряд ли станет плясать под чужую дудку. Это при Сталине Берия не смел поднять головы, зная, к чему это приведет, а в обстановке провозглашенной партией коллегиальности руководства запросто накинет удавку на членов Президиума ЦК. Поэтому предложение Хрущева нанести упреждающий удар по Берии пришлось как нельзя кстати.

Против ожидания, арест Берии не укрепил, а ослабил позиции Маленкова. Хрущев, которого Маленков и Берия ошибочно считали шутом гороховым, мало–помалу прибрал к рукам столько власти, что Маленкову приходилось все чаще уступать. Назревал неизбежный конфликт, в котором Маленкову довелось испытать горечь поражения.

Политологи находят, что Маленкову недоставало лидерских качеств. Утверждение это спорное, но я не хочу вступать в полемику и выскажу другое предположение, которое, быть может, кому–то покажется парадоксальным: в борьбе за власть Маленкова подвело клишированное мышление, абсолютно чуждое Хрущеву. Оба они — и Маленков, и Хрущев, — были изрядно замешаны в злодеяниях тридцатых, сороковых и начала пятидесятых годов, однако Маленкову не пришло в голову, оставляя себя в стороне, с пафосом обвинять коллег в том, что их руки по локоть в крови, тогда как Хрущев пошел на это, не моргнув глазом. И еще — взяв курс на коллегиальность руководства страной, Маленков сам подпилил сук, на котором сидел. Коллегиальность — категория демократическая, а тоталитарный режим не имел и принципиально не мог иметь ничего общего с подлинной демократией. Хрущев тоже не был силен в теории, но крестьянская сметка подсказала ему, что лучше быть первым, нежели вторым, третьим или пятым, и, не брезгуя ничем, он добился своего.

Эта борьба была длительной, напряженной и бескомпромиссной, во всяком случае для Хрущева. Если Маленков, вероятно, допускал возможность перераспределения сфер влияния в пользу Хрущева при условии сохранения за собой функции знаменосца, то Хрущева устраивала только безоговорочная капитуляция. Когда же чаша весов начала клониться в сторону Хрущева, Маленков вспомнил про Абакумова и решил приберечь его — ведь после расстрела бериевцев он был одним из немногих, кто знал обо всех злодеяниях власть имущих, в том числе и Хрущева.

Выдвигая эту гипотезу, я основываюсь на том, что торопил следствие и пытался форсировать события генерал–полковник Серов, человек Хрущева, а притормаживать, кроме Маленкова, было некому.

Абакумова отдали под суд в декабре 1954 года, а Маленкова освободили от обязанностей Председателя Совета Министров СССР позднее — в феврале 1955 года. Нет ли здесь противоречия? Думаю, что нет. Для политической борьбы характерны ситуации, когда чья–то победа формально еще не зафиксирована, хотя оба противника уже знают, кто возьмет верх. К концу 1954 года Маленков фактически уступил Хрущеву лидерство и сохранял лишь видимость первого лица. Почему же он не использовал Абакумова? Одно из двух: либо не решился, либо упустил подходящий момент для контратаки.

Еще один веский довод в доказательство того, что Хрущев стремился как можно быстрее разделаться с Абакумовым — его расстреляли через час с четвертью после оглашения приговора, в то время как, к примеру, Рюмин при прочих равных условиях прожил еще две недели и успел подать ходатайство о помиловании, которое было отклонено по заключению Прокуратуры Союза. Сразу же по окончании процесса над Абакумовым Генеральный прокурор СССР Руденко позвонил из Ленинграда в Москву, рубленой фразой доложил Хрущеву о выполнении задания и спросил, можно ли закругляться. Получив утвердительный ответ, Руденко не стал мешкать. Едва ли Абакумов унизился бы до ходатайства о помиловании, но то, что его лишили этой возможности, — установленный факт.