Святослав Сахарнов - Шляпа императора. Сатирическая история человечества в 100 новеллах

Меньше всего тогда для восстаний подходила Россия. Вместо нее виделись объятые пожарами Берлин и Вена, красные флаги, на улицах вооруженные отряды, на телеграфных лентах приветствия от рабочих Чикаго и Лондона.

Однако пожар неожиданно вспыхнул в Петрограде. Позвали друзья — Троцкий и Бухарин. Пришлось мчаться туда.

Вместо прокламаций нужда оказалась в статьях. Теоретических, осмысляющих суть катаклизма: Россия мнилась фитилем, подложенным к главной пороховой бочке — Европе. Мешало незнание языка. Приходилось писать по немецки. В редакции «Правды» с ним всегда работало два-три переводчика.

Когда из Берлина сообщили: и у нас назревают события, — был послан с заданием — «поднять и разжечь!». Рот фронт. Вир зинд партайзольдатен. Москва нас поддержит…

Для поддержки Москва бросила Тухачевского с целой армией. Правда, идти тому надо было через Польшу. Поэтому приказ командарма кончался словами: «Даешь Варшаву! Даешь Берлин!»

Однако, получилось неважно: поляки во главе с Пилсудским разбили армию, одна кавдивизия даже залетела в Восточную Пруссию, где и сдалась в плен.

Когда восстание в Берлине было подавлено, пришлось возвращаться в Москву ни с чем. Снова редакция «Правды». Снова статьи. Но теперь против вчерашних друзей. «Вырвем змеиное жало у Троцкого! Никакой пощады двурушникам!»… Очень любопытно.

Мы назло буржуям мировой пожар раздуем

Когда подоспели процессы 37-го года, замели и Радека. На первом же допросе он сказал следователям:

— Да вы что? Разве так фальсифицируют?! Что тут у вас Бухарин и Серебряков лепечут? А мои признания — разве это признания? Давайте я вам их сам напишу. Круче надо, круче: да, да, собирались убить, взорвать, продать англичанам и японцам… Вот теперь лучше!

Когда трибунал всем объявил расстрел, а ему десятку, Радек уходил из зала, подпрыгивая и улыбаясь. Он считал, что выкрутился и тут.

Радовался он рано. Его расстреляли в лагере. Сколько дней он выгадал, не знает никто.

Сейчас пишут: «Была уничтожена железная когорта».

Все правильно. Когорта. Только насчет «железная» мнения историков расходятся.

Он считал, что выкрутился и тут

Однажды к командарму-один Буденному привели пленного.

— В овсах захватили, — доложил комэска. — Еле дышал. Снаряд около него разорвался. Слова не вытянешь.

Пурпурный мак цвел вокруг коней, ветер клонил девственную рожь. Солнце катилось, как отрубленная голова. Пленный от ужаса еле дышал.

— Обшарить его!

Из кармана вытащили удостоверение.

— Бабель, — прочитали бойцы. — Из дивизионной газеты. Писарь у Павлюченко. Свой.

На пленного полили водой. Он раскрыл глаза, вытащил из кармана очки и замычал.

— На писаря он, четырехглазый, конечно, похож, — рассуждал командарм. — А вдруг шпион? Может, его на всякий случай?.. Революция чистеньких не любит… Нуда ладно, пусть живет. Колесников, веди в бригаду!

Он закурил. Конный казак с развернутым знаменем стал впереди лавы. Колесников тронул жеребца. Рука у комбригады была на перевязи. Она лежала у него на груди, как младенец.

Книгу писать — не шашкой махать!

В наготе полей поднялись первые дома Кракова.

— К вечеру возьмем, — сказал Буденный.

Краков не взяли. Разбитые под Варшавой армии отступали, как отступала наполеоновская гвардия. Вместо зимнего снега убитых покрывала июльская пыль.

Об этом всём писарь написал потом книгу. Он написал о девственной ржи, отрубленной голове солнца и нищете галицийских деревень. Заодно он написал, как расстреливали пленных поляков и как, останавливаясь на постой, рубили шашками хозяйским гусям шеи.

— Клевета! — заявил командарм-один, прочитав книгу.

Это он повторил в двух газетных статьях.

Бабелю статьи вышли боком. Его могилу ищут до сих пор.

Революционный крейсер

Когда в 17-м году революционные матросы взяли в свои руки власть на Черноморском флоте, они первым делом решили поставить на свое место командующего флотом Колчака.

— Пускай саблю сдаст, — решил комитет. — Все равно она у него в шкафу висит. Надо будет на парад надеть — выдадим под расписку.

Сабля была не простая — Георгиевская. Ее Колчак получил за мужество при обороне Порт-Артура.

Когда явились забирать саблю, Александр Васильевич вышел на палубу, поцеловал саблю и бросил ее в море.

— Ну надо же, до чего он чувствительный! — обиделись матросы. — Раз так, мы ему хвост прижмем.

Прижать не успели. Адмирал направил в Петроград Временному правительству телеграмму: «…считаю себя настолько оскорбленным, что командовать таким флотом считаю ниже своего достоинства».

— Без работы не останусь, — рассуждал Колчак.

В начале службы он плавал в тропических морях, а затем с кучкой храбрецов отправился на лодке в Ледовитый океан искать пропавшую экспедицию барона Толя. Следы экспедиции нашлись на заснеженном острове Беннета.

Революционные массы

— Они погибли, — доложил, вернувшись Колчак. За этот поиск Географическое общество наградило его большой золотой медалью.

Но ни капитану, ни географу работы не было. Пришлось работать инженером на железной дороге в Маньчжурии.

Миловидная Аннушка познакомилась с ним еще до того, в Петербурге. Влюбилась, но в суете — балы, танцы — неожиданно для себя вышла замуж за его товарища Тиморева. Товарищ быстро делал карьеру. Адмиралом он остался и при большевиках.

— Надо навести порядок на Тихоокеанском флоте, — сказали ему в Совнаркоме. — Там, говорят, все корабли разбежались, остался один кривоносый сторожевик. Съездили бы, проинспектировали.

— Поедем со мной, Аня?

Впрочем, есть подозрение, что Анна Васильевна сама напросилась в поездку.

Когда поезд пришел на станцию Карымская, что под Читой, в адмиральском салоне пили чай.

— Знаешь, я приказала вынести мой чемодан на перрон. И взяла билет на Мукден, — сказала жена ошеломленному мужу. — Прости, я люблю другого!