Антон Шиндлинг - Кайзеры

Для покоренной Германии первой надеждой на национальное пробуждение стала война 1809 года, которую вела Австрия против мирового императора. Сам факт того, что Франц позволил увлечь себя в это предприятие, удивителен и подтверждает мнение многих наблюдателей и критиков, включая и Наполеона, о том, что австрийский император по меньшей мере отчасти шел на поводу у своих советников. Со времен очевидного провала политики войны, проводником которой был Тугут, Франц хотя и не принадлежал душой к партии мира, возглавляемой при дворе эрцгерцогом Карлом, по любой ценой стремился предотвратить новое вторжение французов, так как полагал что монархия просто не выдержит новой войны. Финансовая ситуация была катастрофической, за реформу управления и армии брались несколько раз, но так и не довели до конца, страна уже дважды была опустошена врагом, от нее каждый раз отрывали все новые территории. Император лично занимался всеми этими проблемами, знал о них далеко не понаслышке и безусловно понимал, что в подобной ситуации начинать войну значило пускаться в азартную авантюру, тем более, что он к этому уже не был вынужден как верховный глава Германской империи. С другой стороны, неприязнь Франца к Наполеону с годами не только не стала меньше, наоборот, со времени их знаменитой первой личной встречи при свете лагерного костра после Аустерлица в 1805 году она только росла. За эти годы Наполеон успел изгнать из Неаполя Бурбонов, нанести сокрушительное поражение Пруссии, вновь втоптать в грязь папский престол в Риме и, пожалуй, самое главное, свергнуть испанскую королевскую династию. Для Габсбургов было просто невыносимо безучастно наблюдать за всем этим, тем более, что были все основания полагать, что они — следующие в этом ряду.

Однако совсем нелегко было преодолеть нежелание императора вступать в новое вооруженное столкновение, теперь уже практически без союзников. Решить эту задачу удалось Филиппу Штадиону, который со времен Пресбурга возглавлял внешнеполитическое ведомство. Совместно с эрцгерцогом Карлом, которого ему удалось перетянуть на свою сторону, Штадион открыл путь партии войны, во главе которой стоял другой брат императора — эрцгерцог Иоганн, и добился, наконец, проведения практических шагов в рамках давно задуманной военной реформы — создания ландвера (ополчения, 1808 год). Свою роль в давлении на императора сыграла и его третья жена — Мария Людовика из семьи миланских д’Эсте, которая больше всех прочих жен Франца была склонна к политическому мышлению, к тому же Наполеон лишил семью Марии Людовики ее наследственных владений. Эта война была объявлена войной народов. Генералиссимус — эрцгерцог Карл — в своем манифесте заявил, что Австрия ведет войну за то, чтобы вернуть Германии независимость и национальную честь: «Наше дело — дело Германии!» (Rößler, I, 498).

Новая война началась в апреле 1809 года. Многие национально мыслящие люди надеялись, что, начав эту войну, Австрия встанет во главе Германии, а может быть, и всей Европы, в борьбе против, диктатора, которого начали недолюбливать даже во Франции, однако их ждало горькое разочарование. Уже через несколько педель австрийская армия, продвинувшаяся в Баварию, потерпела поражение, французы вступили в Вену, двор бежал. Напрасно жена императора умоляла его лично стать во главе армии (Guglia, 68) и сместить Карла. Император колебался, уклонялся, а затем неуверенно, хотя и последовательно, начал нащупывать линию, которая могла бы привести к миру без разрушения монархии. В этом отношении он во многом следовал за генералиссимусом, который придерживался выжидательной тактики. Эта тактика лишь один раз на короткое время уступила место ликованию после поражения Наполеона под Асперном в мае 1809 года, по уже в июле Наполеон одержал трудную победу при Ваграме и начал оттеснять австрийскую армию в Богемию. Карл заключил перемирие против воли императора и был смещен теперь уже навсегда. Франц и императрица собирались продолжать войну: «Если нам не удастся путем переговоров добиться мира без нанесения монархии неизлечимых ран, то мы, как положено порядочным людям, будем драться и уберем всех малодушных и нерешительных» (Rößler, II, 50). Однако Штадион объяснил императору, что сил для продолжения борьбы недостаточно, что генералы не хотят больше воевать и что дальнейшие боевые действия таят в себе опасность и для монархии, и для его тропа.

И действительно, Наполеон угрожал не только разделить Австрию на части, во время переговоров он заявил, что основным препятствием для достижения выгодного мира является личность императора, и совершенно открыто пригрозил убрать Франца и посадить на его место кого-нибудь из его братьев: Фердинанда или Карла. Требование Наполеона поставило династию перед трудным вопросом. 24 сентября 1809 года в Тотисе близ Комарио собрался решающий семейный совет. Подробности происходившего в точности не известны, по мы знаем, что Франц заявил, что готов отречься, если это необходимо для счастья его народа, но однозначно не выразил своей воли по этому поводу. С другой стороны, император и императрица, последняя — под влиянием известного публициста Фридриха Генца, заявили о своей готовности заключить тяжелый мир для спасения монархии и трона (там же, II, 74f.). Шенбруннский мирный договор, по которому Австрийская империя уступала Зальцбург, Инфиртель, Западную Галицию и все Адриатическое побережье, был самым тяжелым из всех, которые когда-либо пришлось заключать монархии.

Переживал ли император национальный подъем, восторг национально-освободительной борьбы против врага отечества, трагедию тяжелого поражения? Или он был по-прежнему так же холоден, как следует из тех слов, которые он, по преданию, произнес после катастрофы при Ваграме, наблюдаемой им из Бизамберга, к северу от Вены: «А вот теперь можно и домой» (Tritsch, 366). Из писем императора, рассказов наблюдателей и сопровождавших его людей, а также из его действий видно, что Франц лично и активно участвовал в событиях, как бывало всегда, когда он после длительных колебаний решался на поступок. Можно говорить о том, что в его поведении присутствовал сдержанный пафос. При Асперне он ликовал: «Полная и безоговорочная победа увенчала усилия той армии, о которой совсем недавно трубили на весь мир, что она разгромлена и рассеяна» (Guglia, 79). Вид нолей сражений, на которых еще педели спустя лежали разлагающиеся трупы, потрясал его. Тирольцам, поднявшим при активном участии эрцгерцога Иоганна восстание против баварско-французского владычества, он в личном послании от 29 мая 1809 года писал: «… они никогда более не будут оторваны от плоти австрийской империи, и я не заключу иного мира, кроме того, который вновь неразрывно свяжет эту страну с моей монархией» (Rößler, II, 21). Авторами этого текста являются, скорее всего, генералы, по в нем все равно чувствуется дух Франца. Перемирие, заключенное между Карлом и Наполеоном, он хотел разорвать прежде всего потому, «что оно унизительно, роняет мою репутацию и заставляет меня нарушить слово, данное тирольцам» (там же, II, 49). Итак, нет никаких оснований говорить о бесчувственности, равно как и о присутствии какого-либо национального немецкого мышления, от которого всегда были далеки и Франц, и его братья, за исключением разве что эрцгерцога Иоганна, некоторое время выражавшегося в подобном стиле. Напротив, в этой войне проявились последние рецидивы ответственности и последние воспоминания об империи, когда, например, герцог Фридрих Вильгельм Брауншвейгский в 1809 году поспешил на помощь императору как «немецкий имперский князь», а Наполеон, в свою очередь, пригрозил бывшим имперским графам и рыцарям, сражавшимся на стороне императора, и потребовал от Австрии роспуска Тевтонского ордена, одного из последних реликтов империи. Ибо «в то время вся моральная сила монархии основывалась в конечном счете на том, что мир рассматривал ее как центральную точку и точку притяжения всего, что еще осталось от старых принципов, форм и чувств».