Дмитрий Старостин - Между Средиземноморьем и варварским пограничьем [Генезис и трансформация представлений о власти в королевстве франков]

«История» Григория Турского никогда не выпадала из поля зрения средневековых хронистов, а для историков Нового времени стала одним из важнейших источников по истории Раннего Средневековья. В националистических по сути спорах о «варварстве» и «цивилизации», сопровождавших отмену «Священной Римской империи германской нации» Наполеоном в 1806 г. и в процессе поиска нового пути для Германии в ситуации острой конкуренции цивилизационных моделей после Венского конгресса (1815 г.), это сочинение стало одним из важнейших источников для историков, стремившихся создать цельную концепцию перехода от Поздней Античности к Раннему Средневековью и захвата римских провинций варварами. Труд епископа Тура стал значимым средством полемики в столкновении двух полярных взглядов на причины падения Римской империи на Западе и на характер новых варварских королевств, образовавшихся на ее обломках. Это произошло благодаря О. Тьерри, который в споре с немецким исследователем А. Рогге сделал красочные рассказы из «Истории» Григория Турского главным доказательством «варварского» характера королевства франков, дав епископу Тура большее «право голоса», чем безымянным составителям «Салической правды» в силу очевидной «достоверности» нарисованной им картины {42} . [11]В своей полемике французский ученый признал Хлодвига успешным правителем, объединившим галло-римлян и франков, но одновременно представил Хлодвига (и, по ассоциации, его сыновей и внуков) не более чем «игрушками» в руках католического епископата, таким образом, подчеркивая внутреннюю противоречивость процесса «романо-германского синтеза». Он использовал сочинение епископа Тура как доказательство «варварства» франкских порядков в течение всего VI в. {43} Например, в своих «Рассказах из времен Меровингов» красочно описывал четырех сыновей короля Хлотаря как настоящих варваров {44} . Вклад ученого в отношение к Меровингской истории как к периоду господства варварства было отмечено и рецензентами его работ в России {45} . Гизо, последовав за предшественником, подтвердил эту точку зрения, основанную на истолковании сочинения Григория Турского, уже на материале варварских правд. Гизо подчеркнул, что «свобода», которая, по мнению Рогге, являлась главнейшей позитивной чертой в варварском быте, принципиально отличавшем его от «деспотизма» Римской империи, была не более чем господством грубой силы, а не другой цивилизационной модели [12]. Концепция Тьерри стала хрестоматийной во французской науке к концу XIX в., как это можно заметить на примере сочинения Целле, который развернул тезисы своего предшественника и красочно описал Хлодвига как варварского короля {46} . С публикацией «Рассказов из времен Меровингов» {47} Тьерри и сочинения Гизо фактический материал, а иногда, неосознанно, и исторические концепции Григория Турского определяют объем знаний об эпохе каждого европейца, закончившего гимназический курс. С этим грузом школьной премудрости и предрассудков будущие исследователи приходят в университеты, а иногда сохраняют их и на протяжении всей своей академической карьеры.

Вкладом О. Тьерри и Ф. Гизо в исследование меровингской истории явились несколько основных тем, которые и определили последующую историографию вопроса. Во-первых, в «Рассказах из времен Меровингов» первого автора уделено достаточно внимания анализу ярких эпизодов истории Франкского королевства VI в., при этом практически проигнорирован позднемеровингский период. В итоге именно ранняя история Меровингского королевства, отраженная в «Истории» Григория Турского, стала объектом специального изучения медиевистов и неувядаемого интереса широкого читателя. Вместе с тем VII — первая половина VIII в. (т.е. события, изложенные в четвертой книге «Хроники» Фредегара, в сочинении его Продолжателя, и в “Liber historiae francorum”) оказались для Тьерри и для его последователей лишь развитием возникших ранее тенденций {48} . Во-вторых, ученый заложил традицию безоговорочного доверия к «Истории», создав миф об объективности Григория Турского.

ф. Гизо, в свою очередь, тоже задал историографический вектор: он выделил основные аспекты «романо-германского синтеза», взяв в качестве ключевых иллюстраций истории с «Суассонской чашей» и крещением Хлодвига, ставшие с тех пор хрестоматийными. Он же использовал их как доказательство «варварства» франков и после завоевания Галлии. Центральным сюжетом сближения позднеантичного и варварского обществ в Галлии Гизо считал превращение Хлодвига из дружинно-племенного предводителя в самодержавного правителя, доказательством чего служили эти две истории [13].

Итог изучению метода Григория Турского подвел в конце XIX в. в. Ваттенбах, чья работа по историографии стала классическим учебным пособием, а построения явились во многом основополагающими для последующих поколений ученых. Он развил изыскания предшественников и подчеркнул, что взгляды ученого епископа-историка из г. Тур были «наивными» и бесхитростными {49} . Рассматривая историческую концепцию Григория, он суммировал проведенные в XIX в. исследования и ясно сформулировал тезис, что главной целью епископа Тура было всего лишь правдиво и в меру своих скромных способностей (в латыни и в языке в целом) изложить процесс перехода от римской Галлии к Галлии варварской, т.е. франкской, и подчеркнуть то, что приход Хлодвига знаменовал окончание римского господства {50} .

Большое доверие к «фактам», излагаемым Григорием Турским, и их пристрастная интерпретация О. Тьерри создали ряд широко распространенных, но, тем не менее, не совсем верных представлений, которые значительно отставали от картины этой эпохи, полученной в научных трудах. Взгляд знатоков на меровингскую историю существенно изменился. Однако заключения и результаты осуществленных исследований — в силу своего узкопрофессионального характера — не всегда становились частью инструментария специалистов, зачастую оставаясь недоступными даже для медиевистов. В длинном ряду ученых, использовавших материалы Григория Турского, особенно следует выделить тех, кому удалось выработать новаторские подходы к интерпретации данного авторитетного источника [14].

Со времени появления «Рассказов из времен Меровингов» О. Тьерри к «Истории» Григория Турского относились, прежде всего, как к неиссякаемому источнику информации. Стремление организовать полученные данные в целостную систему стало одной из центральных задач современного исследователя. Мировоззрение автора интересовало ученых только в самом общем виде. Главным образом, привлекала внимание явно выраженная у Григория прокатолическая трактовка событий, связанных с готами-арианами. Именно по этой причине он сознательно скорректировал рамки повествования, обращаясь к событиям Вестготской Испании. Заданная Тьерри традиция доверять епископу Тура была связана в первую очередь с великолепными качествами рассказчика, которыми он обладал. История вставала перед глазами его читателей как живая, и благодаря этому казалось, что правдивость рассказов Григория Турского не нуждается в проверке и оценке. Почитание Григория Турского зиждилось на внутреннем доверии исследователей к достоверности представляемой им информации. Определенной попыткой объяснить, хотя бы в общих чертах, данный феномен, можно считать предположение, выдвинутое Хеллманом в начале XX в. В статье, написанной на основе подготовленного им критического издания текста Григория Турского, подчеркивается, что центральным положением «методологии» историописания франкского историка был «реализм» {51} . К сожалению, содержание и специфику этого «реализма» Хеллман не раскрыл, и понадобилось еще полвека, чтобы в исследовании Ауэрбаха истоки методов иллюзорного воссоздания действительности были обнаружены в позднеантичной культуре. Мало оказалось среди историков XIX — начала XX в. тех, кто обратил бы внимание на Григория Турского как на оригинального автора, а не просто как на епископа-архивариуса, собиравшего мелкие детали и разрозненные факты о приходе и пребывании франков в Галлии. Если исследователи и обращались к таким проблемам, как историографические метод и техника Григория, то только для того, чтобы подвергнуть его критике за неточности и ошибки, не пытаясь понять, были ли они следствием унаследованного им от Поздней Античности риторического подхода к действительности, или же результатом незнания, неосведомленности и простой небрежности {52} .