Валерий Сойфер - Сталин и мошенники в науке

"Как он [Презент] был, упоенный собой, неосторожен. Он повторил часть текста, вставленного им ранее в доклад Лысенко. Он сказал, "когда мы, когда вся страна проливала кровь на фронтах Великой Отечественной войны, эти муховодыи". Договорить он не сумел. Как тигр из первого ряда бросился к трибуне Рапопорт — бесстрашный разведчик, он знал, что такое "брать языка". Презент на войне не был — он был слишком ценным, чтобы воевать — там же могут и убить… Рапопорт был, как сказано, всю войну на фронте. С черной повязкой на выбитом пулей глазу он был страшен. Рапопорт схватил Презента за горло и, сжимая это горло, спросил свирепо: "Это ты, сволочь, проливал кровь?" Ответить почти задушенный Презент не мог" {73} (27).

И все-таки многие генетики, особенно в первые дни работы Августовской сессии ВАСХНИЛ, не могли понять, что происходит. Ведь совсем недавно лысенкоисты терпели поражение за поражением, а Ю. А. Жданов открыто критиковал Лысенко. На следующий день после публикации в "Правде" информационного сообщения о назначении новых членов академии без выборов и о предстоящей сессии ВАСХНИЛ В. П. Эфроимсон, передавший в ЦК партии материалы об антинаучной деятельности Лысенко и ждавший результатов их проверки, позвонил в отдел науки ЦК ВКП(б) и сказал сотруднице отдела В. Васильевой: "Я совершенно не понимаю, что происходит, но имейте ввиду, — все, что я написал, святая правда". В ответ он услышал: "Неужели вы думаете, что мы хоть на минуту в этом сомневаемся?" (26). Слухи об этом ответе быстро распространились среди генетиков, поддержав уверенность, что правда все-таки восторжествует. Способствовало такому ожиданию и неясное объяснение "колхозным академиком" в его докладе того, из каких сфер он получил поддержку. Факт ознакомления Сталина с его докладом обнародован не был, и лишь в "Заключительном слове" Лысенко сказал: "Меня в одной из записок спрашивают: каково отношение ЦК партии к моему докладу. Я отвечаю: ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его". После этого в стенограмме значится: "Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают".

Но до последнего дня сессии Лысенко и его приближенные об этом помалкивали и даже пытались вызвать генетиков на более откровенные разговоры, сетовали, что они неохотно включаются в дискуссию, как это сделал А. А. Авакян (28). А ведь ссылка на "одобрение ЦК партии" всё бы объяснила людям, уже привыкшим жить в атмосфере страха, вызванного политическими репрессиями. Многие надеялись, что критика Лысенко и в МГУ, и в докладе Жданова не могла остаться гласом вопиющего в пустыне, что всё происходящее — лишь авантюра лысенковцев, решившихся пойти ва-банк.

В последний день работы сессии произошло событие, открывшее всем глаза. В то утро в "Правде" появилось покаянное письмо Ю. А. Жданова Сталину {74} , в котором он отказался от своих слов. Хотя Жданов в "покаянке" высказал критику в адрес Лысенко, на нее никто уже внимания не обращал. Его письмо ярко характеризовало моральную обстановку, рожденную тоталитарным правлением, абсолютную необходимость подчинения своих взглядов пусть неверному, но исходящему от главаря режима курсу (как будто в насмешку, это и называлось "демократическим централизмом в действии").

"ЦК ВКП(б), ТОВАРИЩУ И. В. СТАЛИНУ

Выступив не семинаре лекторов с докладом о спорных вопросах современного дарвинизма, я безусловно совершил целый ряд серьезных ошибок.

1. Ошибочной была сама постановка этого доклада. Я явно недооценил свое новое положение работника аппарата ЦКи Здесь сказалась "университетская привычка", когда я в том или ином научном споре, не задумываясь, высказывал свою точку зрения… Несомненно, что это "профессорская" в дурном смысле, а не партийная позиция.

2. Коренной ошибкой в самом докладе была его направленность на примирение борющихся в биологии направлений. С первого же дня моей работы в отделе науки ко мне стали являться представители формальной генетики с жалобами на то, что полученные ими новые сорта полезных растений (гречиха, кок-сагыз, герань, конопля, цитрусы), обладающие повышенными качествами, не внедряются в производство и наталкиваются на сопротивление сторонников академика Лысенко… Ошибка моя состояла в том, что решив взять под защиту эти практические результаты, которые явились "дарами данайцев", я не подверг беспощадной критике коренные методологические пороки менделевско-моргановской генетики. Сознаю, что это деляческий подход к практике, погоня за копейкой…

Все это вместе взятое и породило стремление "примирить" спорящие стороны… Но в науке, как и в политике, принципы не примиряются, а побеждают, борьба происходит не путем затушевывания, а путем раскрытия противоречий…

3. Ошибкой была моя резкая и публичная критика академика Лысенко. Академик Лысенко в настоящее время является признанным главой мичуринского направления в биологии… Учитывая это, критику Лысенко, его отдельных недостатков, следует вести так, чтобы она не ослабляла, а укрепляла позиции мичуринцев.

Я не согласен с некоторыми теоретическими положениями академика Лысенко (отрицание внутривидовой борьбы и взаимопомощи, недооценка внутренней специфики организма), считаю, что он еще слабо пользуется сокровищницей мичуринского учения (именно поэтому Лысенко не вывел сколько-нибудь значительных сортов сельскохозяйственных растений), считаю, что он слабо руководит нашей сельскохозяйственной наукой. Возглавляемая им ВАСХНИЛ работает далеко не на полную мощность… Но… в результате моей критики Лысенко формальные генетики оказались "третьим радующимся"…

4. Ленин неоднократно указывал, что признание необходимости того или иного явления таит в себе опасность впасть в объективизм. В известной мере этой опасности не избежал и я…

Таковы мои ошибки, как я их понимаю.

Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Все это из-за неопытности и незрелости. Делом исправлю ошибки.

Юрий Жданов" (30).

Публикация письма в день закрытия сессии ВАСХНИЛ значила много. В который раз истина была принесена в жертву политиканству. И если уж каяться заставили Жданова, то что же было ожидать от людей менее значительных!

Была отвергнута и инициатива по созданию в СССР Института генетики и цитологии, которую поддерживали сразу несколько членов Политбюро. Сталин на их мнение не обратил никакого внимания. 31 декабря 1948 года Секретарь ЦК партии А. А. Кузнецов, у которого лежала без движения почти год папка со всеми документами, подготовленными для решения Политбюро, сделал окончательную надпись: "В архив. А. Кузнецов".