Сара Брэдфорд - Лукреция Борджиа

Через ворота Порта Виридариа крестьянин вез на лошадях срубленный лес. Лошади с телегами приблизились к площади Святого Петра, и навстречу им вышли несколько стражников из дворца, они разрезали веревки, стащили седла и поклажу и увели кобыл во внутренний двор. В это же время освободили от упряжи и выпустили из папских конюшен четырех жеребцов. Они немедленно кинулись к кобылам и тут же яростно стали между собой за них сражаться, кусаться, бить копытами, нанося соперникам серьезные раны. Папа и мадонна Лукреция радостно смеялись, наблюдая за всем происходящим из дворцового окна.

Хотя Бурхард описывает этот эпизод с явным неодобрением, большинство людей того времени обладало приземленным чувством юмора, а потому вышеописанную сцену они. скорее всего, нашли бы забавной. Более жесткий вариант этой истории читаем у Матараццо из Перуджи, хрониста, чьи кровожадные хозяева, Бальони, имели все причины ненавидеть Борджиа: «И словно бы всего этого было ещё недостаточно [папа], вернувшись в зал, погасил огни, и все находившиеся в помещении — женщины и мужчины — скинули одежды, и началась безумная оргия».

Примерно к этому же времени относится еще один злобный выпад против Борджиа. Истоки его, скорее всего, в Венеции, где укрылось несколько врагов Чезаре. Речь идет о ходившем по рукам письме, адресованном Сильвио Савелли. одному из сосланных римских баронов. В письме говорилось, что все Борджиа «хуже скифов, коварнее карфагенян и жестокостью превосходят Калигулу и Нерона», выдвигались против семьи понтифика обвинения во всех преступлениях, явных и неявных, включая убийство Бисельи и Перотто, а также в инцесте. «Ужин с каштанами», описанный Бурхардом, и жеребцы также не были забыты (то ли анонимный автор почерпнул эти сведения у Бурхарда, то ли Бурхард сам ими воспользовался для оживления своей книги, об этом можно лишь гадать). Слова, описывающие нравы Александра и Чезаре, отличались особой язвительностью:

Отец обожает его [Чезаре], потому что тот обладает всеми его пороками и столь же жесток. Трудно определить, кто из этих двоих более ужасен. Кардиналы все это видят, однако помалкивают, льстят и выражают восхищение папе. При этом все боятся его, но более боятся его сына, который, будучи кардиналом, стал братоубийцей. Живет он, как турок, окружил себя блудницами. Постоянно ходит с вооруженной охраной. По его приказу убивают людей и сбрасывают в Тибр, отравляют и отбирают имущество.

Примечательна реакция Александра — сия злобная диатриба вызвала у него смех, и когда Сильвио Савелли годом позже приехал к нему в Рим, он встретил его с исключительным гостеприимством. Чезаре, в отличие от отца, не столь легко относился к оскорблениям. В первую неделю декабря, вскоре после публикации письма, по городу ходил человек в маске и распускал скандальные слухи о Валентинуа. Человек этот по приказу Чезаре был арестован и заточен в тюрьму. Там ему отрезали правую кисть и часть языка. Руку эту со свешивавшимся с мизинца языком выставили в окно. Александру нравилось сравнивать собственную толерантность с мстительностью сына: «Герцог, — говорил он Бельтрандо Костабили, — человек с добрым сердцем, однако терпеть не может оскорблений… я бы с легкостью мог сделать вице-канцлером [Асканио Сфорца] и убить кардинала Джулиано делла Ровере, но я не хочу никому вредить…» Любопытное замечание в устах папы.

В связи со всеми этими рассказами феррарский посол Джанлука Поцци почувствовал себя обязанным уверить Эрколе д'Эсте в добродетели его будущей невестки: «Мадонна Лукреция в высшей степени умна и прекрасна, а также исключительно любезна. Она скромна, у нее нежное сердце и прекрасные манеры. Более того, она истинная, богобоязненная христианка. Завтра она идет на исповедь и во время рождественской недели примет причастие. Она очень красива, однако ее очаровательные манеры поражают еще больше. Короче, характер ее таков, что невозможно обнаружить в ней и следа греховности…»

Наконец в октябре, после бесконечных инициированных Эрколе отсрочек, герцог выслал папе согласованный список задействованных в торжествах придворных и слуг, и 9 декабря из Феррары выехал свадебный эскорт. Возглавлял его четвертый сын Эрколе, кардинал Ипполито д'Эсте, который вместе с герцогским канцлером Джованни Дзилиоло вез с собой для невесты шкатулки с драгоценностями и их перечень, каждая страница которого накануне была подписана Эрколе. Остальные драгоценности герцог собирался отдать Лукреции только по приезде в Феррару, причем Ипполито, везший в Рим часть подарков, был строго проинструктирован: столь сильно Эрколе не доверял Борджиа.

Ответом Эсте со стороны Борджиа стала демонстрация невиданного богатства. Приданое Лукреции, включавшее в себя платья и драгоценности, превзошло великолепием самое богатое приданое последних лет, а именно Бианки Марии Сфорца, вышедшей в 1495 году замуж за императора Максимилиана. Незадолго до замужества Лукреции скончался папский камерарий и оставил после себя 13 тысяч дукатов в деньгах и имуществе. Лукреция попросила, чтобы его отдали ей, и просьбу ее удовлетворили. Наследство камерария стало дополнением к ее приданому. Судя по инвентарному списку ее гардероба, сделанному в Ферраре в 1502–1503 годах, она сохранила свои свадебные подарки, как и приданое, оставшиеся после предыдущих ее браков. Среди упомянутых в списке вещей, взятых ею в Феррару, был великолепный серебряный сервиз, подаренный ей Асканио Сфорца в 1493 году по случаю замужества с Джованни. К приданому в 30 тысяч дукатов, которое тогда за нее отдали, присовокупили имущество, оцененное в 10 тысяч дукатов и состоящее из платьев, драгоценностей, посуды, украшений и «вещей, без которых не обходятся знатные женщины». Приданое, отданное за ней во втором браке с Альфонсо Бисельи, оценивалось в 40 тысяч дукатов, половину этого приданого Александр выдал в виде драгоценностей, платьев и прочего. Лукреция была женщиной своего времени, а женщины эти придавали огромное значение нарядам и имуществу, и потому ее платья, драгоценности и домашнее добро призваны были поразить д'Эсте богатством и престижем ее семьи.

Она заказала более пятидесяти нижних платьев из роскошнейших материалов: золотой парчи, отделанной изумрудной тафтой, рукава во французском стиле, отороченные алым шелком; одно платье было у нее из шелка в золотую и фиолетовую полоску, с каймой из тафты, наполовину изумрудной, наполовину зеленой. Числились в списке и платье с широкими по французской моде рукавами, опять же отороченными фиолетовым шелком, и другое — из черного бархата, расшитое золотыми пуговицами, соединенными друг с другом золотым шнуром, и с подкладкой из изумрудного камчатого полотна. Другие наряды изготовлены были из «таби» (мокрого шелка) и черного бархата со вставками из серого шелка. Были там и бесчисленные баски, нижние юбки, парадные платья, плащи, пелерины, среди которых две отличаются особенным великолепием — одна из фиолетового шелка, отороченная горностаем и украшенная рубинами (84 штуки), двадцатью бриллиантами и ста пятнадцатью жемчужинами; другая — из алого шелка, также с горностаем, и расшитая рубинами (61 шутка), бриллиантами (55 штук), а также крупными жемчужинами (5 штук), жемчугом среднего размера (412 штук) и мелким (114 штук). Не забыли включить в этот список и сундуки с золотыми и эмалевыми украшениями, богато вышитыми скатертями, постельным бельем: балдахинами, изысканными подзорами и покрывалами из алого шелка, золотой парчи, небесно-голубого бархата с вышивкой золотыми и серебряными нитями. Там же значились подушки, подкладываемые под спину, драпировки для стен, ковры и портьеры с изображением библейских сцен, большие подушки для сидения, сделанные из дорогих материалов, и шпалеры с цветами и деревьями. Это еще не все — упряжь для лошадей и мулов, изысканные бархатные попоны и чепраки, конская упряжь с серебром и золотом плюс двадцать два маленьких колокольчика. От лошадей снова перейдем к людям, итак: веера, один из них состоял из ста страусовых перьев, ну а как обойтись без изящных шкатулок и шкафчиков? А обувь?.. Тут тебе бархатные и шелковые туфельки, двадцать семь пар кожаных с позолотой башмачков из Валенсии. Ну и, конечно, посуда — хрустальные кубки с крышками и на золотой ножке, огромное количество серебра и серебра с позолотой (на некоторых предметах стоял герб Асканио Сфорца), оплетенные бутылки с узким горлом, блюда, подсвечники и канделябры, посуда для десерта, солонка с гербом Арагона (вероятно, это досталось ей после брака с Альфонсо Бисельи). Не обошлось и без богатых предметов, предназначенных для личной капеллы Лукреции, туда входило большое хрустальное распятие с фигурами Мадонны и Святого Иоанна, реликвии из порфира, золотые потиры, амфоры и вазы; алтарные покрывала, подушки, два молитвенника на пергаменте в бархатных переплетах с серебряными и золотыми застежками и образа.